Ребер начал свою профессиональную деятельность с изучения страдающих амнезией. Последние 30 лет он занимается исследованием того, как же происходит этот процесс обучения. Его сфера интересов сделала его идеальным экспертом для того, чтобы помочь Кону и его преемнику Питеру Сквайру вывести исследования интуиции на следующий уровень. Ведь если вы поймете, как формируются эти бессознательные фильтры, то вы сможете придумать, какими способами тренировать их формирование. Можно разработать программу, которая позволит парню из Вайоминга интуитивно ощущать опасность, когда он окажется в Ираке.
* * *
Года два назад Кон передал программу изучения интуиции в руки Сквайра, который сейчас управляет исследованиями, развивающимися по трем направлениям.
Первая задача — адаптировать лабораторные штудии (подобные тем, которыми занимался Ребер) к условиям, больше напоминающим боевые. С течением времени Ребер обнаружил ряд сходств между тем, что происходит в мозгу, когда мы всё лучше осваиваем какой-то практический навык (скажем, езду на велосипеде), и тем, что происходит в мозгу, когда мы всё лучше справляемся с заданиями по визуальному распознаванию. Исследователь обнаружил: по мере того как в одной зоне мозговая активность становится всё эффективнее и затрагивает меньшее число нейронов зрительной коры (в процессе «подавления при повторении»), в другой зоне активность повышается. Эта зона повышения активности — базальные ядра [подкорковые узлы]. Уже было известно, что они играют важнейшую роль в освоении сложных моторных навыков (таких как умение ездить на велосипеде или много раз подряд отбивать от земли баскетбольный мяч). Куда новее оказалась идея о том, что это средоточие так называемой моторной памяти еще и играет роль в ускорении процессов обработки зрительной информации нашим мозгом.
Это участие базальных ядер стало для Ребера еще одним подтверждением, что повторение — лучший способ обучить юнца из Вайоминга чувствовать присутствие самодельных взрывных устройств, попав в Ирак или в Афганистан (причем ему не придется сознательно думать об этом).
«Если вы хотите накачать эту „мозговую мышцу“, отвечающую за имплицитное обучение, то вам, скорее всего, придется прибегнуть к упражнениям вроде строевых. Создайте огромное множество сценариев и прогоните человека по нескольким сотням из них, только предварительно зашейте в них определенные меняющиеся параметры, которые касаются именно тех обстоятельств, действия в которых он отрабатывает», — говорит Ребер.
В итоге еще до того, как боец сумеет это осознать, нейроны его зрительной коры будут автоматически реагировать на улику в виде недавно вскопанной земли, если ей будет сопутствовать еще один определенный стимул, например валяющийся рядом кусок провода.
Чтобы доказать применимость такой методики в боевых условиях, Ребер и его команда сегодня пытаются продемонстрировать, что они могут получить аналогичные результаты в ситуации, больше напоминающей хаос реального мира. Сквайр попросил их разработать процедуру тестирования для пребывания в симуляторе опасной зоны: такие симуляторы используются для тренировки в «виртуальном пространстве» отдельных морпехов или целых подразделений, совместно выполняющих боевые задачи.
«К примеру, часть такой территории может походить на афганскую, — говорит Сквайр. — Мы хотели бы увидеть, нельзя ли вызвать те же интуитивные эффекты и какие модификации и тренировочные методы мы могли бы создать, чтобы такие эффекты проявлялись острее и быстрее. Симулятор может имитировать присутствие самодельных взрывных устройств, или снайперов, или террористов. При этом могут разрушаться какие-то обычные паттерны».
Это разрушение паттернов может быть не очень заметным: не всякий сумеет быстро заподозрить неладное, столкнувшись с легким обесцвечиванием почвы или оказавшись на непривычно тихой улице, где всегда царит такое оживление.
Кроме того, Ребер начал выяснять, как можно было бы научить бойцов распознавать такие «предчувствия» и понимать, когда нужно обращать на них внимание.
«Сознательная обработка информации и имплицитное обучение не всегда хорошо взаимодействуют, — отмечает Ребер. — Когда фокусируешься на одном, можно потерять из виду другое».
Поэтому Ребер действует в еще одном направлении: для этой работы он привлек своего коллегу Марка Бимена. Исследователи задались вопросом: что именно происходит в мозгу, когда мы испытываем озарение, — в тот самый момент, когда мы восклицаем: «ага!», когда нечто такое, что мы знали, сами того не осознавая, вдруг становится осознанным?
В ходе одного из тестов, проводящихся в лабораторных условиях, Бимен и его группа дает испытуемым три слова (например, «Адам», «глаз» и «раздор») и спрашивает, какое слово могло бы подойти ко всем трем.