— Ну, скажем, в двенадцатом, — откликается Джейк. — Это было паршивое первое августа. Я поехал в летний лагерь. За обедом я как-то плохо себя почувствовал и сказал — что-то мне худо. Я сказал, что меня тошнит, и у меня явно было обезвоживание и почему-то что-то вроде запора. В тот день было тридцать шесть градусов.
Потом Джейк упоминает Фрэнсиса Скотта Ки, написавшего стихотворение «Звездно-полосатый флаг»[38]
. «У нас общий день рождения, — сообщает мне Джейк, только Ки появился на свет в 1779 г.».Как и Прайс, мальчик обнаружил, что необычайная память — это не всегда приятно.
— Мне вообще-то нравится, что у меня такая память, но я ведь помню и всякое плохое, что со мной было, — говорит Джейк. — А плохие вещи обычно почему-то даже ярче выделяются.
Пример — 16 сентября 2011 г., пятница, тот день, когда он случайно столкнул другого мальчика с «лазилки» на игровой площадке и ему пришлось надолго остаться после уроков. Теперь ему приходится это помнить (и само событие, и то, что он при этом чувствовал) каждый день. И так будет до конца его жизни.
Побеседовав с человеком вроде Джейка Хауслера, трудно не преисполниться оптимизма насчет смелых исследований Талли. Миллионы бэби-бумеров[39]
неуклонно приближаются к порогу старости, и нет почти никаких сомнений, что подобный продукт — «таблетки памяти» — будет пользоваться невиданным спросом, имеющим мало аналогов в истории фармацевтики. Мне, например, очень хотелось бы перестать терять ключи от машины и, главное, перестать терзаться вопросом, что же означает такая забывчивость.Глава 8
Хирург, который дирижирует симфонией
Глубокое стимулирование мозга и сила электричества
Несколько лет назад, в одно великолепное августовское утро, около одиннадцати часов, 30-летняя Лисе Мёрфи поднялась из-за своего рабочего стола в одной из ведущих пиар-фирм Чикаго и, не позаботившись даже собрать вещи, выключить компьютер или хотя бы сообщить кому-то, куда она направляется, вышла из офиса и исчезла.
В предшествующие две недели она чувствовала, как что-то такое подступает: наползающая тревога, ощущение, что всё не совсем так, как должно быть. Иногда она вдруг обнаруживала, что плачет — непонятно почему. Но такие моменты быстро накатывали и проходили: ее словно зацепляло краешком бури. В то августовское утро буря грянула прямо у нее над головой.
Сегодня Лисе Мёрфи, худощавая блондинка с привлекательными, немного угловатыми чертами лица и широкой улыбкой (которую доводится увидеть не всем), лишь с огромным трудом заставляет себя использовать слово «депрессия», описывая случившееся. Во многих языках слово «депрессия» часто подразумевает нечто постепенное: скажем, когда из воздушного шара медленно, но неуклонно выходит воздух.
Психическое расстройство, обрушившееся на нее в тридцатое лето жизни, она вспоминает как нечто «стремительное и яростное» — внезапный эмоциональный ураган, явившийся ниоткуда, подхвативший ее и высосавший из нее всю жизненную силу, не оставив ей «никаких мыслей», «никаких чувств», бросив ее в пространстве, которое одновременно казалось и «пустым», и чрезвычайно тяжелым.
Лисе Мёрфи так никогда и не вернулась в свой офис. Она так никогда и не забрала оттуда свои вещи.
«Это был не просто психологический срыв, — говорит она. — Он был психический, физический, физиологический, всё вдруг рухнуло. Я потеряла невероятное количество килограммов, я не выходила из дому. Я два года не говорила ни слова. Я не могла функционировать. Всё вдруг стало требовать колоссальных усилий. Мне словно бы нацепили свинцовый жилет, как перед рентгеном. Казалось, я постоянно таскаю на себе жуткую тяжесть».
Всего за несколько месяцев она уехала из Чикаго, вернулась в родной Бостон и начала составлять свое медицинское резюме, которое разрастется до семи страниц. Она пыталась принимать селективные ингибиторы обратного захвата серотонина (СИО3С), такие как прозак или паксил. Она пробовала «разговорную терапию». Она глотала ингибиторы моноаминоксидазы (ИМАО) и трициклики (нардил, элавил, доксепин). Она использовала стимуляторы и «комбинированную терапию» — различные сочетания всевозможных лекарств, которые якобы должны усиливать действие друг друга. Наконец она согласилась, чтобы врачи больницы Макклина уложили ее на кушетку, пристегнули и подвергли электросудорожной терапии — не один раз, а тридцать. Но и эти электрические разряды не смогли вернуть ее к нормальной жизни. Казалось, не помогает ничто.
А потом, в мае 2004 г., психиатр Дарии Доэрти сказал Лисе, что ищет добровольцев для экспериментальной процедуры под названием «глубокая стимуляция мозга» (ГСМ). Операция была, прямо скажем, не для слабонервных. Доэрти объяснил, что на первой стадии его коллега, нейрохирург Эмад Эскандар, просверлит в темени Мёрфи два отверстия размером с десятицентовую монетку и примерно на 7 см погрузит набор 42-сантиметровых электродов в серое вещество ее мозга.