Сначала я почувствовал ее запах. Нет, неправильно, запахом можно назвать и те миазмы, которые источает колбаса. Правильнее будет сказать – аромат. Томный, зыбкий, прохладный. Аромат цвета послезакатного марева. Я сразу представил себе его цвет: темно-розовый в сердцевине, расплывающийся по краям голубовато-фиолетовыми мазками. Я насторожился. Нечасто бывает, чтобы какой-то запах заставил меня заволноваться. Всего одна капля, вибрирующая где-то в воздухе, всего одно мимолетное ощущение… Оказалось, я волновался не зря: через секунду после того, как я вдохнул чудо-аромат, передо мной оказалась та, кому он принадлежал. Девушка. С первого взгляда я ни за что не смог бы ее описать, ни цвета волос, ни параметров фигуры – я ничего не смог ни разглядеть, ни тем более запомнить. На первый раз этого было бы слишком много. Я увидел только кончик ее носа и слегка шевелящиеся губы. Это уже потом я осознал, что девушка читала этикетку на баночке с каким-то паштетом, и ее губы едва заметно двигались, повторяя прочитанные слова. Не могу сказать, сколько я простоял, совершенно окаменевший, – две секунды или двадцать. Я не только не считал, я, кажется, еще и не дышал. Губы девушки представляли собой самое прекрасное зрелище, которое я когда-либо видел в своей жизни. Кончик короткого, аккуратненького носика, нежный овал подбородка и едва заметная полуулыбка. Это такая форма губ, понял я, их кончики совсем чуть-чуть приподняты, будто девушка кому-то улыбается. Но она улыбается не кому-то, а самой природе, которая не поленилась создать такое совершенство.
В тот день я уже ни о чем больше думать не мог. На автомате я жарил мясо и пил джин, потом лежал на диване, а когда кончился легкий дождик, вышел на улицу. Было уже почти темно, и во многих окнах жилого комплекса горел свет. А ведь она где-то там, эта удивительная девушка. За какими-то шторами, в какой-то из этих раковин прячется драгоценная жемчужина. Сердце мое внезапно остро и болезненно сжалось, и я пошел прочь. Дошел до своего дома, забрался на три скрипучие ступеньки, пошуршал листвой кустарника, нащупывая в опустившейся темноте ручку двери, скрипнул и вошел внутрь. Я открыл окно, чтобы ночной воздух мог беспрепятственно проникать в комнату, отозвался на кошачье мяуканье – кошкам требовалось насыпать корма – и бухнулся на диван. Я закрыл глаза, но тут же понял, что толку не будет, я все равно не засну. Со мной случилось что-то странное, это я уже осознавал. На самом деле уже тогда я был обречен.