Человек без души

Если до начала схватки Геди думал о какой-то тактике или же намеревался, как просил его приятель, поиграть с противником, то теперь он и не вспомнил об этом. Сначала страх, а потом гнев захлестнули его разум, и все прежние намерения оказались забытыми. С яростным криком, показавшимся слушателям таким же страшным и громким, как вопль ручья, Кальвин оскалил зубы и прыгнул вперед. Острие его меча описало в воздухе полукруг, нацеливая на самую макушку Дальвига. Сосредоточенно хмурясь, тот вывернул кисти, направив Вальдевул вверх острой кромкой навстречу мечу противника. Два клинка встретились с противным лязганьем, по сторонам посыпались искры… Тяжелый Вальдевул быстро потянул руки хозяина вниз, а от меча Кальвина осталась разве что одна треть. Остальная часть лезвия, наискось срезанная, перекувырнулась в воздухе и вонзилась в щебенку около левой ноги Эт Кобоса. Зрачки за редкой решеткой шлема Геди в ужасе расширились, наполняясь до краев страхом, паникой, необоримым ужасом. Медленно Кальвин поднес к лицу руку с обрубком меча и тихо застонал. В следующее мгновенье уродливый скошенный конец Вальдевула пронзил его кирасу, легко, будто она была сделана из тонкого пергамента. Магическое сияние на ней сгустилось у лезвия всесокрушающего меча и бессильным красным дымом расползлось по сторонам. Казалось, будто это кровь, выпаренная раскаленным лезвием, уносится к небу. Кальвин вздрогнул.

– Облака… – пролепетал он. Заметно пошатываясь, он попытался запрокинуть голову вверх, но не устоял на ногах и с протяжным стоном грянулся оземь. Дальвиг, потрясение глядя на дело рук своих, застыл неподвижно, держа в трясущихся от напряжения вытянутых руках Вальдевул. Тот вышел из тела поверженного противника не менее легко, чем вошел туда. Умирающий Геди упал, оставляя за собой след брызжущей крови и покрытый ею же клинок. Дальвигу казалось, что Вальдевул дрожит в его руках, словно живой, словно некий зверь, рвущийся с поводка в новую атаку.

Товарищи Кальвина застыли, словно пораженные громом. С раскрытыми ртами и недвижными взорами смотрели они на растянувшегося во весь рост мертвеца с длинным ровным порезом на броне. Розовая пена, пузырясь, сползала по полированным до блеска бокам кирасы вниз, на пыльный щебень. Наконец один из приятелей убитого очнулся. Это был юноша с длинным носом, имени которого Дальвиг не знал. Выхватив меч, он занес его над головой и на подгибающихся от страха и злости ногах ринулся в атаку.

– Умри! – вопил несчастный, заранее обреченный на смерть. Эт Кобос, как во сне, словно кто-то толкал его в спину и тянул за руки, шагнул ему навстречу, взмахнул ноющими от тяжести меча руками и снес атаковавшему все, что торчало у него над плечами. Голова, будто выброшенный с огорода гнилой кочан капусты, отлетела в сторону и исчезла в зарослях травы, а отсеченная рука, которая так и не выпустила оружия, промелькнула над головой Дальвига. Он не стал провожать ее взглядом, только отшатнулся прочь, чтобы тугие струи крови из страшных ран противника не попали на него. Алые капли при свете солнца были такими яркими и жуткими, они летели друг за другом и падали на желтые камешки. Разливая кровь вокруг себя, обезглавленное тело сделало еще несколько неверных шагов и упало у самых ног мертвого Кальвина Геди.

Дальвиг едва не свалился следом. Перед его взглядом все еще стояла леденящая кровь картина: зияющая на плечах черно-красная дыра с темными отверстиями вскрытых артерий и торчащая из лохмотьев розового мяса желтая, влажно блестящая кость. Чтобы не упасть третьим, Дальвигу пришлось собрать все свои силы… Он хотел было упереться острием Вальдевула в щебень у своих ног, но вовремя вспомнил, что тот пронзит почву и застрянет только у рукояти. Какой ужас! Он только что пронзил и рассек два живых человеческих тела! Снова вспомнив наполненные предсмертным страхом глаза Геди и безголовый труп, бегущий вперед, Эт Кобос сглотнул сбившуюся в вязкий ком слюну и кое-как прошептал:

– Валь-де-вул… не ру… би… – Каждый слог давался ему ценой неимоверных усилий и заставлял трястись, как в лихорадке. Он словно бы блевал словами, натужно, мучительно, долго. Сейчас он был оглушен и смят собственным поступком, первой кровью, пущенной его рукой, ужасающими картинами смерти. Он чувствовал что угодно – только не триумф, не упоение, не радость победы.

Нионард стоял на месте ни жив ни мертв. Не отрывая взгляда от Дальвига, он мелко дрожал всем телом, а из глаз его текли одна за другой крупные слезы.

– Убийца! – наконец пролепетал бедняга, и в голосе его слышались едва сдерживаемые рыдания. Это слово привело Дальвига в чувство. Еще немного – и он сам расплакался бы от ужаса содеянного, но теперь разум прояснился. Эт Кобос напомнил себе, где находится и что эти мертвые теперь люди только что хотели сделать с ним самим.