Голова у Бьюкенена раскалывалась. Ответить ему было нечего.
— Агент с вашим талантом и опытом мог бы принести массу пользы в качестве наставника, — сказал Алан.
Бьюкенен молчал.
— Вы что, намеревались всю жизнь работать секретным агентом?
— Никогда об этом не думал.
— Ну да, — поднял брови Алан. — Что-то не верится.
— Я сказал это в буквальном смысле. Я действительно никогда об этом не думал. Никогда не думал дальше того, что я делал и кем я был во время каждого конкретного задания. Если, работая в условиях секретности, начинаешь планировать свой выход на пенсию, то неизбежно делаешь ошибки. Забываешь, кем ты должен быть. Выходишь из роли. А это самый верный способ не дожить до пресловутой пенсии.
— Ну, так подумайте об этом сейчас.
Голова у Бьюкенена болела все сильнее и сильнее.
— Почему со мной так поступают? Я ничего не запорол. В том, что случилось, нет никакой моей вины. Я все отлично залатал. Операция не сорвалась.
— Но могла сорваться, не так ли?
— Даже если и так, то все равно не по моей вине.
— Мы не обсуждаем, кто и в чем виноват. Мы говорим о том, что случилось или не случилось и что
— То, что я еще жив, доказывает, насколько я хорош. Я не заслуживаю такого отношения.
Дождь усилился, забарабанил по крыше автомобиля. «Дворники» на ветровом стекле задвигались чаще.
— Вы когда-нибудь видели свое досье?
Превозмогая боль, Бьюкенен покачал головой.
— Хотите посмотреть?
— Нет.
— Ваш психологический портрет многое проясняет.
— Мне это неинтересно.
— У вас так называемый «диссоциативный тип личности».
— Говорю вам, это мне неинтересно.
Алан вновь перестроился в другой ряд и не снижал скорости, несмотря на дождь.
— Хоть я и не психолог, но ваше досье мне понятно. Вы не нравитесь самому себе и делаете все возможное, чтобы не заглядывать внутрь своего «я». Вы отождествляете себя с людьми и предметами, которые вас окружают. Вы перевоплощаетесь. Вы… диссоциируетесь.
Бьюкенен смотрел, нахмурившись, перед собой, на расплывчатое за завесой дождя уличное движение.
— В обычном обществе такое состояние было бы минусом, — продолжал Алан. — Но те, кто вас обучал, поняли, какое сокровище у них в руках, когда их компьютер в ответ на запрос остановил свой выбор на вас. В средней школе вы уже проявляли талант — или, лучше было бы сказать, неодолимую тягу — к лицедейству. В Беннинге и Брэгге ваши спецназовские командиры давали блестящие отзывы о вашем боевом искусстве. Учитывая вашу уникальную наклонность, для завершения вашей подготовки оставалось только пройти еще более специальное обучение на Ферме.
— Не хочу больше ничего слушать, — отрезал Бьюкенен.
— Вы идеальный секретный агент. Неудивительно, что вы могли за восемь лет сыграть столько ролей и что ваши начальники считали вас способным делать это без риска сломаться. Да, черт побери, вы уже сломались раньше. Работа секретного агента была для вас способом лечения. Вы так сильно себя ненавидели, что были готовы на все, на любые страдания ради возможности не быть самим собой.
Бьюкенен невозмутимо протянул руку и схватил Алана за правый локоть.
— Эй, вы что? — воскликнул тот.
Средним пальцем Бьюкенен нащупал нужный нерв.
—
Бьюкенен надавил.
Алан закричал. Он дернулся от боли, машина вильнула, задние колеса занесло на мокром скользком асфальте сначала в одну сторону, потом в другую. Позади них и на полосе обгона другие водители с перепугу тоже начали вилять и сигналить.
— А теперь вот что, — произнес Бьюкенен. — Вы либо заткнетесь, либо узнаете на собственной шкуре, каково потерять управление автомобилем при скорости пятьдесят пять миль в час.
Лицо Алана приобрело цвет бетона. От страшной боли челюсть его отвисла. Лоб покрылся бисеринками пота от усилий выровнять машину.
Он кивнул.
— Прекрасно, — сказал Бьюкенен. — Я знал, что мы сможем договориться. — Отпустив локоть Алана, он сел прямо и стал смотреть вперед.
Алан что-то пробормотал.
— Что? — спросил Бьюкенен.
— Ничего.
— Я так и думал.
Но Бьюкенен понял, что сказал Алан.
11
— Что он делает сейчас? — спросил человек, называющий себя Аланом, когда вошел в квартиру, которая находилась над квартирой Бьюкенена.
— Ничего, — ответил майор Патнэм. — Он пил кофе из пластиковой чашки и следил за телемониторами. Он опять был в штатском.
— Ну он же должен
— Нет, — сказал майор Патнэм. — Он не делает ничего. Когда он вошел, я думал, что он нальет себе чего-нибудь выпить, сходит в туалет, почитает журнал, посмотрит телевизор, займется гимнастикой или еще чем-нибудь. Но он только дошел до дивана. Вон он сидит. Именно это он и делает после вашего ухода. То есть ничего.