Человек без смысла

– Об этом неинтересно, интереснее – о другом…

Если бы не бежевые джинсы, которые сейчас летели в направлении помойки, я бы и не вспомнил об этих экспериментах.

2

Мое тело одержимо. Ужасной, допсихической одержимостью. Оно вдохновлено, проживает и участвует, оно – субъект и объект одновременно. Иногда я прыгаю от счастья, иногда рыдаю, иногда задаюсь вопросом: как же я не умер?

В детстве я читал кучу всякой дребедени, но иногда попадалась и русская классика. Меня забавляло то, что в каждой книге кто-нибудь обязательно умирал. Смерть в начале, смерть в середине, смерть в конце. Смерти были повсюду, а если их не было, обязательно умирал автор. Всегда кто-нибудь умирал, но смерть была скорее инструментом. С помощью нее можно было доставать самые невероятные идеи из своего сознания.

Поднявшаяся резко температура стала сигналом к тому, что эксперимент начался. Я встрепенулся, сразу же выкинул все жаропонижающие таблетки, закрыл двери на замок и стал ждать. Температура все поднималась, а я, умирающий, спускался ниже и ниже, к самым недрам моих необычных идей. Жалкие два часа и тридцать девять. Я радовался, но вместе с тем постоянно задавал себе один и тот же вопрос: я что, конченый? Страх усиливался в унисон с сердцебиением и мыслью: точно конченый, на всю голову. Должно быть, кровь уже начинала потихоньку сворачиваться. Когда я увидел отметку в сорок, я уже не двигался, мои кости переехала сотня громадных машин, голова болела, позывы к рвоте участились, но, черт возьми, ни одной идеи…

Идеи никак не приходили в голову, хоть прыгай голый в снег. Я стал расстраиваться, почти плакать, но плакать понарошку, потому что жидкости в организме не осталось. В конце концов я разозлился.

Неужели я позволю себе умереть такой глупой смертью? И позволю, черт возьми! Раз я не способен родить идею даже перед лицом смерти, я не способен вообще ни на что. Все бессмысленно, ведь жить стоит ради чего-то великого. «Ну и глупый, – подумал я, – глупый, глупый».

Небо было серым и грязным.

Если на небе не разойдутся тучи, то жить тебе не стоит!

Я переложил ответственность на вселенную. Все в ее руках. До моей кончины оставалась буквально пара минут, а небо по-прежнему было серым. Меня охватил какой-то невообразимый порыв, и я вскочил на кровати. Но тут же замер… Все это время я смотрел на небо под одним ракурсом, а когда внезапно вскочил, мне открылась иная картина. Где-то вдалеке начиналась тонкая полоска красного цвета, которая отделяла серую часть неба от другой, яркой и красивой.

В эту же минуту я побежал рыться в мусорке, искать таблетки.

3

– Ты точно поехавший, ты мог сдохнуть!

– Да, но это неважно, важнее то, что…

– То, что теперь тебя можно однозначно считать поехавшим.

По моей внешности такое, конечно, заключить невозможно. Я – идеал для девушек моего возраста: худощавый с кудрявыми черными волосами и аккуратными чертами лица (кто вообще это придумал – аккуратные черты лица, бе, банальность), в черных джинсах и вансах, давно вышедших из моды.

Каждый раз, когда мимо меня проходит какая-нибудь девушка, я знаю, что она обернется. Раньше я оборачивался одновременно с ними, а потом решил, что гораздо интереснее – не оправдывать ожиданий. Она ждет и надеется, смотрит мне в затылок несколько секунд, так вожделенно, так пламенно и так одновременно неловко, что спотыкается о бортик и расшибает голову.

Я не знаю, скольких увезли в больницу, я же не оборачивался.

Обычно после разгромов, мы с другом катаемся еще несколько часов, и он выкидывает меня на набережной. Там никогда никого нет, но в этот раз никого «да»: сидел какой-то парень и ковырялся в пальце своей ноги. Он посмотрел на меня, я посмотрел на него. Потом он снова взглянул на меня, а я взглянул на него. В конце концов, я решил подойти, потому что мне было интересно узнать о причинах ковыряния в пальце.

Рядом с ним лежали большой рюкзак, иконки и банки с кабачковой икрой. В руках он держал бинты. Кровь стекала на асфальт, огибая банки с кабачковой икрой, иконки и большой рюкзак.

– Кто тебя? – спросил я.

– Лошадь…

– Лошадь?

– Я всегда смотрю по сторонам, а в этот раз я не заметил большую повозку с лошадьми, выезжающую из-за угла. Одно из животных напрыгнуло на меня. Пострадал только палец.

– Везучий.

– Нет. Я знал, что так случится.

– Не понял.

– Нельзя играть в шахматы.

– Еще больше не понял.

– Я вдруг решил, что ты знаешь.

– О чем?

– У тебя ведь?

– Что?

– Да, точно. Ну, ты, вероятно, еще в самом начале.

Он отложил бинты и открыл рюкзак. Вытащил оттуда всякую дребедень. Среди дребедени оказалась шахматная фигурка, что тоже, впрочем, дребедень. Он положил ее передо мной и сказал:

– Черная ладья – фигура, которой ходишь ты.

– Почему не пешка?

– Хочешь ходить пешкой?

– Не особо.

– Правильно. Но лучше не ходить и ладьей.

– Не ходить куда?

– Белые фигуры – природа. Будешь продолжать играть, выдвигая черных, природа будет ударять по тебе в ответ. А природа бьет жестоко. Вот и по мне ударила. Я захотел легких денег, а получил кровоточащий палец.

– Ты колдун?

– Я – автостопщик.