Человек без свойств (Книга 1)

Многое еще можно было бы рассказать об успехах Арнгейма. О дипломатах, которые подходили к чуждой им по природе, но важной области экономики с осторожностью людей, вынужденных опекать не совсем покладистого слона, тогда как он проявлял в обращении с нею беспечность прирожденного сторожа зоопарка. О художниках, которым он редко приносил какую-либо пользу, но у которых все-таки было чувство, что перед ними меценат. Наконец, о журналистах, которых, пожалуй, следовало бы упомянуть даже в первую очередь, потому что они-то своим восхищением и сделали из Арнгейма великого человека; но они не замечали, что на самом деле последовательность тут была обратная: им нашептывали, а они думали, что слышат, как растет трава времени. Схема его успеха была везде одна и та же; окруженный волшебным светом своего богатства и молвой о своем значении, он всегда имел дело с людьми, которые превосходили его в своей области, но он нравился им как неспециалист, обладавший поразительными знаниями по их специальности, и внушал им робость, олицетворяя связи их с другими мирами, им совершенно неведомыми. Так стало его второй натурой производить в обществе людей, замкнувшихся в определенной специальности, впечатление натуры цельной и широкой. Порой ему виделся этакий веймарский или флорентийский век промышленности и торговли, главенство сильных, умножающих благосостояние личностей, способных объединить в себе и направить с высокой позиции все, чего порознь достигли техника, наука и искусство. Способность к этому он в себе чувствовал. У него был талант никогда не обладать превосходством в чем-либо доказуемом и частном, но зато выплывать наверх в любом положении благодаря какому-то своему подвижному и ежеминутно самообновляющемуся равновесию, что, возможно и есть главный дар политика, но Арнгейм был убежден, что это великая тайна. Он называл это «тайной целого». Ведь и красота человека не состоит почти ни в чем отдельно взятом и доказуемом, а состоит в том волшебном «что-то», которое даже маленькие уродства обращает себе на пользу; точно так же глубокая доброта и любовь, достоинство и величие человеческого существа почти не зависят от того, что оно делает, скорей уж они в состоянии облагородить все, что оно ни делает. Таинственным образом целое важнее в жизни, чем частности. Пускай себе, стало быть, маленькие люди состоят из своих добродетелей и недостатков важными свои свойства делает только большой человек; и если тайна его успеха заключена в том, что успех этот нельзя объяснить ни одной из его заслуг и ни одним из его свойств, то как раз это наличие силы, большей, чем каждое из ее проявлений, и есть тайна, на которой основано все великое в жизни. Так описывал это Арнгейм одной из своих книг и, написав так, почти поверил, что схватил за складку плаща сверхъестественное, на что и прозрачно намекнул в тексте.

49 Начало разнобоя между старой и новой дипломатией

Контакт с людьми, чьей узкой специальностью была принадлежность к родовой знати, не составлял тут исключения. Арнгейм приглушал свою утонченную светскость и так скромно довольствовался аристократизмом духовным, который знает свои преимущества и границы, что вскоре носители самых аристократических имен производили рядом с ним такое впечатление, будто от ношения этого груза у них навсегда согнулась натруженная спина. Пристальнее всех наблюдала за этим Диотима. Тайну целого она познала умом художника, видящего мечту своей жизни осуществленной в такой мере, что какие бы то ни было улучшения исключены.

Она теперь опять была в полном мире со своим салоном. Арнгейм предостерегал от переоценки внешней организации; грубые материальные интересы могут захватить власть над чистым намерением; он придавал большое значение салону.

Начальник отдела Туцци высказал, напротив, опасение, что этим путем никак не перейдешь через пропасть разговоров к делу.