Человек-Черт

Жуй отыграл выступление в «Кренделе» как следует, он старался, выкладывался, но чувствовал что играет не то, что у него на душе. Его практически не цепляли собственные тексты, он пел их скорее по привычке, пел потому что было надо, потому что пришедшие в рок-клуб люди ждали от «Толпе» старых хитов и Андрею приходилось пересиливать себя затрачивая много энергии не сколько на исполнение своих песен сколько на притворство. Быть может благодаря спиртному зрители не замечали что играя известные хиты, фронтмен «Толпе» буквально пересиливает себя, поет «через не хочу», а и сам Жуй с каждой очередной песней утверждался в убеждени, что выступление с этим старым материалом в его биографии последнее и отныне он будет сочинять совсем в другой стилистики. И, решив это, он велел участникам группы прямо по ходу выступления убрать несколько давно знакомых песен, включая хиты «Север», «Розы и Чайки» и даже отказался от «Брюссельского Танго», а вместо них сыграть нечто совершенно иное. То, что они записывали вчера – «Слабые должны сдохнуть!», «Мерзость во мне» и две композиции под акустическую гитару – «Восторг» и «Трахать всех». Зрители были в легком шоке, а Жуй будто глотнул живительного бальзама. Ему стало гораздо лучше, интересней.

Потом после выступления коллектив разделился: Пистон и Левит остались в «Кренделе» почти до утра, Коромысло куда-то свалил, а остальные – Жуй, Евсеенкова и Тайм завалились на хату к Володе Рикардо. Взяли пива, кое-чего еще и культурно сидели в холостяцкой володиной квартире на юге Петербурга, обсуждали политику, войну в Афганистане, обстановку в Крыму и прочее. Совсем опьяневшие ребята в разгар ночи решили заняться делом и покрасить хозяину квартиры волосы. Здоровяк Рикардо посетовал, что его красный цвет волос немного побледнел и кроме того стали видны темно русые корни. В тот же миг он был немедленно усажен Мариной Евсеенковой на стул и без лишних слов позволил нанести на свои и без того огненно красные волосы свежую приготовленную краску, пахнущую на всю квартиру парихмахерским салоном.

Всем было забавно, особенно самому Рикардо, но Жую составлял особый труд притворяться веселым. Он сидел на диване, сосал пиво, но практически не принимал участия в разговорах, не смеялся и не шутил. Он и рад был бы расслабиться, но не получалось. И когда Маринка Евсеенкова наносила барабанщику на волосы краску, а Таймураз Ярмагаев, сидя на диване рядом с Жуем, рыгал от выпитой шестой баночки пива, Андрей был вынужден признаться, что его тревожит собственное самочувствие. Под влиянием нескольких банок пива и раскрепощенной атмосферы близких друзей, он сказал, что у него, похоже, какие-то странные проблемы с организмом и он не может найти им объяснения. Одев на руки полиэтиленовые перчатки и втирая в рикардовские волосы волючую пенистую краску, Маринка Евсеенкова попросила Жуя уточнить, что он конкретно имеет в виду. Одним глотком Андрей допил пиво, смял банку в кулаке и с отчаянием в голосе спросил разве они сами не замечают, что с ним что-то не в порядке. Что он становится некрасивее, что у него ломается голос. Жутко стесняясь, Андрей все-таки оскалил свои острые как иглы молодые клычки, выростающих взамен прежних выпавших зубов, это заставило Таймураза приложиться к следующей банке. Андрюша сказал, что новые зубы растут необъяснимо быстро. Но вот у пьяненького Рикардо было слишком веселое настроение, что бы всерьез отнестись к жуевским жалобам. Глядя в овальное зеркало на то как Евсеенкова красит его волосы, он все-же, высказал, что, действительно, в последнее время замечает за своим другом определенные странности и не только в изменении внешности, но и в музыкальном предпочтении. Жуй хмуро возразил, что это ни фига не смешно, и, вообще-то, лично ему это совсем не по нраву и ему бы хотелось знать причину своих изменений. Может быть он серьезно болен?

– Слушай, брат, – Тайм рыгнул, но постарался собраться и задуматься над жуевской проблемой. Среди всей компании барадатый скрипач был, пожалуй самым пьяным. – Слушай, может у тебя это… Ты уж извини, братан, Андрюх, но… Блин… как же тебе сказать… Ну это… Болезнь…

– Андрюш, – теперь заговорила Евсеенкова, стараясь не смотреть Жую в глаза. – Тайм имеет в виду онкологию. Ты уж прости нас, но… ведь ты реально меняешься. А твои зубы? Ведь это ни фига не цинга, Андрюш. Ты бы сходил в больницу.

– Да, чувак, сходил бы, – присоединился Рикардо. Синие пенистые капли с его шевелюры капали на ковралин, но он не замечал. – Знаешь, как оно бывает…

Жую стало грустно, он уже пожалел что заговорил о своем здоровье. Зная своего друга детства, он уже догадывался, что если Володя Рикардо не замечает ничего вокруг (а капающие капли неминуемо испортят ковролин), то в его голове заработали всякие мысли, границы которых между явью и фантастикой становились весьма размытыми.

– Просто так зубы не выпадают и лицо не страшнеет, – нравоучительно говорил он. – Ты еще жаловался, что у тебя ноги болят, голова трещит… Это нехорошо, Андрюх. А Юрка Коромысло говорил, что ты вообще глюки словил.