Человек-Черт

Озаряясь на окружающую его толпу хороводников, Андрей Яковлевич «Жуй» Вставкин понимал, что внезапное просветление его души, которое каким-то чудом озарило его совесть продлиться совсем недолго. Такое похмельное состояние раскаяния и озарения время от времени у него случаются, но с каждым разом длятся все короче и короче. Как периоды ломки у наркомана или похмелье у пьяницы. Становилось стыдно, больно, хотелось все бросить и остановится, но силы воли не хватало. А в случае с Жуем, дело было не только и не сколько в силе воли, сколько в охваченной его тело страшной мутации. Он знал или догадывался, что вскоре он вновь погрузиться в моральную тьму, с головой нырнет в мир разврата, блуда, похоти, распутства, ненависти и буйного необъяснимого и беспричинного веселья. Он будет самым активным образом заниматься этим сам и как можно интенсивнее пропагандировать подобный образ жизни через свои песни и музыку. Процесс возврата к прежнему человеческому состоянию не начинался, а, наоборот, становилось все хуже. Дошло до того, что он не узнавал себя в зеркалах и практически не находил общих черт со своими же фотографиями, сделанными в прежние времена.

Но что же делать, если причина не ясна и путей выхода не видно? В периоды просветления, которые по его предположению вызываются какими-то различными религиозными атрибутами, которые сейчас сжигаются в гигантском пламени, Жую очень хотелось остановить свое падения в пропасть разврата, только у него ничего не получалось. В прошлый раз он сделал попытку обратиться к церкви (раз уж она как-то действует на его болезнь), но от одной только этой мысли его сильно вырвало желчью. Переборов себя, он не отказался от этой затеи, однако нестерпимая физическая боль во всех частях тела окутала его, как только он стал пешком приближаться к одному из петербургских храмов. Он не дошел и, разумеется, не попал внутрь. Его нутро будто закипело, руки и ноги перестали его слушаться, из пасти пошел едкий пар и, не справившись с ломкой (и перепуганный до дрожи), он, поджав хвост, бросился в противоположную от храма сторону. В дальнейшем даже воспоминания об этом моменте доставляли ему дикую головную боль и лихорадку, заставляя его напрочь отказаться от повторения сей необдуманной затеи.

Люди с крестиком на груди вызывали у него самые негативные эмоции, сочетающие в себе ненависть, веселье, желание стебаться и острую потребность свернуть обладателю шею и долго глумиться над обезображенным трупом. На такие же эмоции его наводили и люди, проповедующие ислам и представители других конфессий. Поэтому ли он организовал это массовое сожжение ненавистной ему литературы? Отчего же тогда «чернорубашечники» откладывают в сторону издания от которых Жуя тошнит не менее, например книги по дьяволопоклонничеству? Была бы его воля, он швырнул бы в пламя и их.

Его охватывала паника, на полусогнутых ногах он принялся хаотично метаться в центре хороводов. Не глядя перед собой, он натыкался на людей, спотыкался об упавшие у огня иконы, обжигался о пламя, когда огонь лизал его шерсть в те моменты когда он неосторожно подбегал слишком близко. Может ему броситься в огонь? Даже если бы смелость позволила бы сделать это, он все равно не мог подойти к нему близко из-за большого количества в костре религиозных атрибутов, которые он ненавидел больше всего на свете, ощущая свою ненависть на физическом уровне. А прорываться наружу хороводных окружностей он не смог бы – люди крепко держались за руки.

Тогда он присел на широко расставленных копытцах, щелкнул хвостом и прыгнул. Со звуком натянутой струны он взметнулся на несколько метров ввысь и расставив лапы в стороны приземлился в сумраке ночного парка, куда почти не достигали рыжие всполохи кострища. Ничего себе? Он и не знал, что способен скакнуть как блоха! Он рассчитывал перепрыгнуть лишь через один ряд людей, а после попытаться перепрыгнуть через следующий, но в мгновение ока получилось так, что праздник остался за его спиной. Андрей услышал чей-то крик на французском и, не дожидаясь погони, вновь присел и оттолкнулся. Следующий лихой прыжок удалил его от народа еще метров на пятнадцать, а третий не удался – он зацепился за ветки ивы и упал на газон. Он вскочил с травы и затравленно обернувшись на удаленный разгул, юркнул в ближайшие кусты. От туда, прижимаясь к земле, он бросился наутек куда глаза глядели. Шабаш с кострищем остался позади, по выкрикам Жуй догадался, что кто-то побежал за ним, но быстрыми прыжками он совершенно спрятался с глаз долой, слившись с так любимой им тьмой. Искать и ловить его было так же безрезультативно, как мышь.