Человек-да

оператор отстранился от объектива и выглядывал из-за камеры, задрав брови под самую кромку волос на

голове. На съемочной площадке царила тишина. Слышно было только, как я тарабанил — тук-тук-тук — по

плечу монаха.

— Дэнни, — наконец произнес Самтен. — Вот что.

Я сбавил темп.

Самтен пристально посмотрел на меня.

— Я очень вспыльчивый человек, Дэнни... и мое терпение уже на исходе.

Я перестал колотить по нему.

— Итак... расскажите мне еще о вашем центре...

— Ну что, Джим, доволен? — спросил я. — По-моему, я его немного разозлил.

— Да, пожалуй. Хотя, Дэнни, если честно, я имел в виду несколько иное. Думал, ты спровоцируешь его

словами. Поставишь под сомнение его веру. Я не рассчитывал, что ты станешь... его колотить.

— О.

Самтен, конечно, пошутил, когда сказал, что он очень вспыльчивый человек. Таким образом он уладил весьма

щекотливую ситуацию.

Съемочный день был окончен, и наша группа принялась паковать оборудование. В Лондон я возвращался в

одной машине с Джеффом и Робином. Но прежде мне хотелось поговорить с Самтеном, обсудить один важный

вопрос. Я нашел его у пруда. Он стоял и смотрел на воду. Я подавил в себе порыв похлопать его по плечу.

Решил, что он уже получил свое.

— Самтен, — обратился я к нему. — Можно с вами поговорить? Наедине?

Не знаю, зачем я ляпнул про «наедине». Мы и так были совершенно одни. Самтен подозрительно посмотрел

на меня.

— Надеюсь, ты не станешь опять распускать руки?

— Нет, с этим покончено. Извините. Клянусь, в жизни больше не ударю ни вас, ни любого другого монаха.

Теперь я знаю, что бить монаха — крайне безответственное поведение.

Самтен медленно кивнул, а потом поманил меня за собой в замок. Мы остановились у одной из дверей, он

толкнул ее, и мы вошли в залитую солнцем комнату.

— Поставлю чайник. — Самтен приподнял полы своего одеяния и стал снимать обувь. Я несколько

удивился, увидев на нем массивные ботинки для пешей ходьбы. Хотя — что в этом необычного? Возможно,

такие ботинки — стандартный элемент снаряжения монахов. Наверное, я ожидал увидеть мокасины из тонкой

кожи или тапочки из мешковины, но никак не массивные ботинки для ходьбы по пересеченной местности. Под

длинным балахоном. Мне вдруг подумалось, что, возможно, Самтен поклонник экстрима. Не исключено, что у

него и дельтаплан есть.

Самтен включил чайник и открыл холодильник.

— Чай с молоком?

— Да, пожалуйста.

— Хорошо. Хотя... я могу сделать тебе черный чай или с йогуртом.

— Ммм... а йогурт какой?

Самтен заглянул в холодильник и опять выпрямился.

— Клубничный.

Я подумал...

— Черный, пожалуйста.

Самтен налил чай и сел в кресло подле меня. Устроившись удобнее, он дружелюбно улыбнулся мне и кивнул,

давая понять, что я могу изложить ему свой вопрос.

Я не знал, с чего начать. Но деваться было некуда.

— Самтен, беседуя с вами в холле, мы заговорили о... Майтрее.

Самтен сдержанно кивнул.

— Вот скажите... кто он? Я... так много о нем слышал.

— Майтрея — это Будда любви. Грядущий Всемирный Учитель.

— Да... это понятно... Меня вот что интересует... Может так быть, что я встретил его недавно в автобусе?

Я поморщился. Может, я слишком быстро перешел к делу? Хотя Самтен не возражал.

— Ну... полагаю, это возможно. Почему ты спрашиваешь?

— Потому что, по большому счету, из-за этого я и оказался здесь и говорю сейчас с вами. Ведь это мой

дебют на телевидении. Я — не телеведущий. Просто мне предложили такую возможность, и я, вместо того

чтобы отказаться, объяснить, что не могу, что я никогда прежде этого не делал... согласился. А возможность

согласиться у меня появилась потому, что я посетил вечеринку, на которую полугодом раньше я даже и не

подумал бы пойти. Я рискнул. Причем не один раз. И, по мнению некоторых из тех людей, с которыми я

познакомился тоже благодаря тому, что ответил на что-то согласием, обязан я всем происходящим своей

встрече с Майтреей, в автобусе.

Самтен кивнул с таким видом, будто ему все ясно. Но я прокрутил в голове свои слова и решил, что,

вероятно, он все же не понял меня.

А потом Самтен и сам признался:

— Я не уверен, что понимаю тебя,

И тогда меня прорвало. Я рассказал ему все. Поведал, как в начале этого года жил, замкнувшись в себе,

отказываясь от маленьких возможностей повседневного существования, и как потом испугался того, что от

всего отказываюсь, и начал сожалеть, что жизнь проходит стороной. А однажды вечером, сев в автобус в

районе Ист-Энда, я услышал фразу, произнесенную незнакомым человеком. Фразу, которая перевернула всю

мою жизнь. Это была столь простая и очевидная житейская мудрость, что до той минуты я и за мудрость-то ее

не признавал. Чаще говори «да». И я сказал монаху, что с тех пор я стараюсь следовать совету своего

попутчика — чаще говорю «да». И извлекаю из этого уроки. И замечательно провожу время. И... живу в

полном смысле этого слова.

Самтен задумался над тем, что я рассказал. В его присутствии я ощущал, как тишина давит на меня, но при

этом создавалось впечатление, что именно так и должно быть.

Наконец он улыбнулся и еще через секунду произнес:

— Похоже, ты уже нашел свой путь к просветлению.