Человек должен жить

Гринин подошел к операционному столу и положил руки на простыню. Ногти у него недостаточно коротки, но очень чистые. Видно, щетка как следует походила под ними.

Мне показалось, что и старшая сестра смотрит на его ногти. Сегодня и она стояла у операционного стола, готовая в любую минуту прийти на помощь.

— Йод! — властно потребовал Гринин. Черные брови его вдруг сомкнулись, кожа на лбу собралась в глубокие складки.

Операционная сестра Женя подала ему одну палочку с йодом, другую. Третью протянула мне. Мы вместе смазывали кожу живота.

— Простыню! — снова раздался громкий голос Гринина. Его взгляд скользил по оконной раме, по кафельной стене.

Ему подали сверток. Он быстро развернул, ловко покрыл больного простынею, оставив окно для разреза.

— Быстренько, быстренько, товарищи! Как пульс? — осведомился Чуднов.

— Частит, — ответила врач-невропатолог.

Вошла терапевт Екатерина Ивановна. Чуднов встретил ее возгласом:

— Нашего полку прибыло! Милости просим.

— Я вначале даже не поверила. — Старушечье усохшее личико ее сморщилось. Она посмотрела на Золотова, словно опознавая, он ли это. — Борис Наумович, как же вы поддались? Вечно врачи умирают не как люди…

— Екатерина Ивановна, коль пришли, стойте на пульсе, подмените Надежду Романовну, она устала, — сказал Чуднов.

— Устала? Как вы определили? — сказала Надежда Романовна и уступила место старому врачу. Стала рядом. И не уходила до конца.

Екатерина Ивановна положила свою руку на руку Золотова.

— Пульс ничего. Михаил Илларионович. Значит, прободная?

— Да, к сожалению, — Чуднов заволновался. Его круглые плечи вздрагивали.

— А вы знали, что он язвенник? — спросила Екатерина Ивановна.

— Не знал, но догадывался.

— А я знала. Он ото всех скрывал, а со мной советовался, — разоткровенничалась Екатерина Ивановна. — Как он страдал от этой язвы! А скрывал умело. Кроме вас, наверно, никто и не догадывался. Вечно врачи болеют не как люди.

Екатерина Ивановна поискала кого-то глазами:

— Игорь Александрович здесь! Я так и знала. — Наклонилась к его уху и для него одного, тихо-тихо, с укором: — Что же не вы оперируете, а?

Чуднова передернуло, и он пробубнил:

— Никаких «что же». Прирожденному хирургу и карты в руки.

Юрка был поглощен работой и, казалось, ничего этого не слышал. Он заканчивал обезболивание новокаином. Действовал смело, уверенно, несмотря даже на что-то, что все время отвлекало его. Еще немного, и я готов был отбросить все свои предубеждения и поверил бы, что он и взаправду настоящий парень, прирожденный хирург. Я ждал, я хотел этого.

Он отдал Жене шприц из-под новокаина и попросил скальпель.

Женя подала. Холодный, бесстрастный, отточенный до блеска металл. Он будет резать все, что попадет под его лезвие. Ему все равно.

Я пристально следил за рукой Гринина. Я видел, как Гринин большим и указательным пальцами левой руки натянул коричневую от йода кожу, как он между пальцами приложил к ней лезвие скальпеля. Примерился еще раз. Нажал и потянул скальпель на себя.

Края раны разошлись, струйками побежала кровь. Я салфетками промокал ее. Каша промокал тоже. Скальпель отлично делал свое дело. Он мастерски проникал в ткани. Ни одного лишнего движения. Только то, что надо, только так, как надо. Хорошо! Хорошо, Юрка!

Но вот скальпель остановился. Гринин положил его на простыню.

Пальцы мелко вздрагивают. Голова опустилась. Он смотрел в пол. Вот Гринин покачнулся, и я испугался, что он упадет. К нему подбежала санитарка.

— Я… не могу… я… не смогу, — тихо проговорил он, приложив левую ладонь к разгоряченному красному лбу.

— Как? Что вы? — с мольбой в голосе произнес Чуднов. Его голубые глаза выражали ужас.

Растерянность появилась на лицах. Все смотрели на Чуднова. Он смотрел на Кашу. Каша смотрел на меня.

— Если вы не возражаете, — сказал я, — то…

— Конечно, родной! Действуй!

Я коротко взглянул на Гринина и взял с простыни брошенный им скальпель.

Не поднимая головы, с ладонью, приложенной ко лбу, Гринин на носках прошел к двери. Я видел его красную, как кровь, шею. Такие же красные были и уши.

— Кто бы мог подумать, — прошептала Екатерина Ивановна, глядя на дверь, которая только что закрылась. Она взглянула на Золотова и потом на меня. — И что только творится на белом свете… А вы-то сможете? — спросила она у меня. И перевела взгляд на Игоря, будто спрашивала об этом и у него.

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

1. Снова Гринин

Вместе со скальпелем я оставил в операционной все. Страх пригнул мне голову, толкал в спину.

Я пересек коридор и очутился в вестибюле.

Из приемного покоя по черным клеткам на меня стремительно двинулись три фигуры. Я едва не закричал. Потом я разглядел, что это женщины. Одна была невропатолог, вторая — акушер-гинеколог, третью я не знал.

— Все благополучно, доктор? — спросила третья, одетая в хорошее пальто бежевого цвета.

Я смотрел на нее с недоумением.

— Жена Бориса Наумовича, — пояснила невропатолог.

— Все идет превосходно, — ответил я и заставил себя улыбнуться.

— Операция уже кончилась? — спросила акушер-гинеколог.