Человек — говно

– Сценарист, как в обычном кино. Хороший сценарий – половина дела. Часто сами клиенты заказывают, так сказать, воплотить свои эротические фантазии на экране, ну и естественно, оплачивают это. Некоторые хотят, чтобы их жены или любовницы играли главную роль. Вот мы и делаем такое хоум-видео с профессиональным качеством. Кстати, сценарий про секс-пансион для неопытных любовниц – такой клиент заказал. Крупный чиновник, между прочим, в правительстве сидит. Реально со сдвигом мужик. Сам актеров отсматривал, на всех съемках сидел, нравилось ему смотреть как его нимфетку из Ростова всем коллективом. Еще подсказывал по ходу.

– Когда же он работал то? На страну?

– Съемки по ночам проходят. Наверно, днем на заседаниях спал с открытыми глазами. Они все там спят, по-моему. Нам бы побольше таких клиентов. Даже сметы не проверил ни разу. Сколько сказали, столько и выложил. Бабло то государственное…

– Да ладно, не завидуй.

– Ни разу! Абсолютно! Я своим делом занимаюсь. Получаю удовольствие.

– А что за женщины снимаются? С какой мотивацией? Что, действительно любят секс?

– Это как в анекдоте – чем отличается педагог от педофила – педофил действительно любит детей…. Женщины разные. И мотивация разная. Кто-то за деньгами, кто-то из любви к искусству. Иногда странные такие бывают. Пришла тут одна, говорит, хочу сниматься, на все готова. Ну, окей, начали работать. Уперлась вдруг посреди съемок – не встану так перед камерой и все тут! Так – буду, а так – не буду! Режиссер орет уже – ты актриса! Сказано тебе – раздвинь губы и держи, пока не скажу «стоп», значит, раздвигаешь и держишь! Надо очком в камеру – значит надо очком в камеру! С зажимами своими дома сидите!

Сережа выждал паузу, чтобы прочувствовать культурный шок, который должен был случиться со мной от его раскрепощенности. Не увидев шока, вдруг спросил:

– Ты то замужем?

– Не, давай сначала о тебе. Ты женат?

– Сейчас нет. С последней женой Машкой семь лет прожили.

– Она какая у тебя по счету?

– Третья.

– А дети?

– Сын от первой жены. Шестнадцать лет. Горе мое.

– Что с ним?

– Слабовольный и слишком кайф любит. Весь в отца. Только у отца мозги есть, думать, куда лезть, а куда не надо, а он дурак дураком…. То с травой его менты возьмут, то сам в говно, у друзей каких-нибудь зависнет. Вот папа его то с иглы, то с девки снимает, то с милиционерами идет договариваться. С полюционерами, как они сейчас называются. Беда, в общем…

– А мама его где?

– У мамы новый муж. Строит отношения. Ей не до ребенка. Он у меня болтается. Сейчас собираюсь в клинику его пристроить для наркоманов. Может, там помогут…

– Вам горячее сейчас или попозже? – Официантка «за тридцать» кокетничала с Сергеем изо всех своих дамских возможностей, усиленных средним кулинарным образованием. Ее соусный взгляд состоял из двух недвусмысленных ингредиентов: «какой мужчина!» и «за что этой суке?»

– Несите сейчас, голубушка, – по-барски произнес объект ее вожделения эротичным басом, умопомрачительно ей улыбнувшись.

– Одну минуточку! – Покраснела официантка и ушла, вильнув на вираже откормленным задом, уверенная в его «непокобелимой» сексуальности.

– Вот так всю дорогу отбиваешься? – Посочувствовала я.

– И не говори.…Любят меня бабы…

Увидев счет, Сережа заметно погрустнел.

– Помочь? – Предложила я.

– Нет, нет, у меня хватит, – вскинул он темные брови над очками. – Я тут, кстати, работаю недалеко.

– Это здесь кино снимают про очко в камеру?

– Очко, очки и тапочки…, – засмеялся Сергей. – Нет. У меня есть официальная работа.

– ???

– Есть организация, помогающая заключенным, что называется, находиться в заключении. Поддерживает их морально и материально. Они пишут письма со своими запросами и чаяньями, им отвечают.

– И о чем пишут?

– Кто о чем. Просят помочь, размышляют, даже стихи пишут. Такие интересные бывают письма…

– А можно посмотреть? Хотя бы некоторые.

– Да не вопрос. Пойдем.

– Сейчас?

– Конечно. Ключи у меня с собой.

Мы вышли из кафе под завистливые взгляды женщин всех возрастов. Пройдя перекресток и две улицы, оказались в ничем не примечательном здании, а затем в полуподвальном помещении, напоминающем застенки НКВД. Сергей впустил меня в одну из комнат за массивной железной дверью с узким зарешетчатым окном под потолком. Внутри комнаты находились три стола. Два завалены бумагами, на третьем чайник и открытая коробка из-под торта с засохшими крошками. Он кивнул на стул и протянул пачку писем.

– Садись, читай.

– Все? – Испугалась я. – Боюсь, я испорчусь от такого количества тюремного фольклора. Дай мне сам самые интересные. Ты же их знаешь.

Он порылся одной рукой в куче писем как курица лапой в навозе.

– Ну, вот это можно. И это. Вот еще хорошее. И вот. И вот. Ну, хватит пока.

Я углубилась в чтение.

Просьбы, немудреные рассказы о быте, такие же незатейливые мысли, кажущиеся их авторам откровениями…

Он протянул мне еще один конверт.

– Вот этот стихи пишет, за убийство сидит.

– Интересно…