Человек и его символы

Меня всегда поражало количество людей, воздерживающихся от напряжения мозгов при каждом удобном случае. Как, впрочем, и количество тех, кто хоть и работает мозгами, но на удивление беспомощно. Неожиданными для меня были и встречи с людьми умными и внимательными — их было довольно много, — жившими (как казалось со стороны) будто не умея пользоваться своими органами чувств. Они не видели находящихся прямо перед ними предметов, не слышали адресованных им слов, не замечали свойств вещей, к которым прикасались, и вкуса еды, которую пробовали. Были такие, что жили, не обращая внимания на свое физическое состояние.

Другие, казалось, жили в удивительнейшем ощущении неизменности, будто мир вокруг и их душа застыли навсегда в неподвижности и ничего нельзя изменить. Они были будто напрочь лишены воображения и полагались целиком и полностью на свои органы чувств. Вих мире не существовали шансы и возможности, они жили только сегодняшним днем, а завтрашнего не существовало. Будущее для них—лишь повторение прошлого.

Я пытаюсь здесь передать читателю набросок моих первых впечатлений от изучения встречавшихся мне людей. Скоро я понял, что есть люди думающие, то есть использующие ум для адаптации к людям и ситуациям, а есть чувствующие. Последние могут быть не глупее первых, просто они решают свои проблемы не умом, а чувствами.

«Чувство» — это слово, требующее пояснений. О «чувстве» можно говорить как о чем-то сентиментальном (от французского sentiment). Это же слово применяется и для высказывания мнения. Сообщение из Белого Дома, например, может начинаться словами: «Президент считает...» (В дословном переводе с английского эта фраза звучит так: «Президент чувствует' (Прим. пер).). Кроме того, это слово может использоваться для передачи интуитивного ощущения: „У меня было чувство, будто...“

Когда я противопоставляю „чувство“ „размышлению“, я имею в виду метод определения свойств предметов: приятный или нет, плохой или хороший и т.д. В этом смысле „чувство“ не является эмоцией (предполагающей спонтанность). Чувство в моем понимании здесь — это (как и размышление) рациональная (то есть упорядочивающая) функция в отличие от интуиции — иррациональной (то есть воспринимающей) функции. Коль скоро интуиция — это „озарение“, она не является результатом преднамеренного действия. Это скорее случайное событие, определяемое различными внешними и внутренними обстоятельствами, но никак не акт суждения. Интуитивное восприятие более сходно с восприятием органами чувств, которое также иррационально, коль скоро зависит прежде всего от объективных раздражителей физического, а не ментального происхождения.

Таким образом, сознание ориентируется в окружающем следующими четырьмя функциональными способами: через ощущение (то есть восприятие органами чувств), указывающее на наличие чего-то; размышление, поясняющее нам, что это; чувство, говорящее нам, приятно это или нет, и интуицию, подсказывающую, откуда и куда оно идет.

Эти четыре способа можно избрать в качестве критериев разделения людей на типы. Читатель понимает, что критериев может быть сколько угодно — и сила воли, и темперамент, и сила воображения, и память, и так далее. Перечисленные четыре взяты условно, из-за удобства для систематизации. Они бывали особенно полезны, когда требовалось объяснить или детям поведение их родителей, или женам — их супругов, и наоборот. Кроме того, они помогают понять собственные предубеждения.

Так, если вы хотите понять сон другого человека, вы должны пожертвовать своими предпочтениями и подавить свои предрассудки. Это не так легко и не удобно, поскольку означает необходимость морального усилия, что любят далеко не все. Однако если исследователь не постарается критически взглянуть на свою точку зрения и признать ее относительность, он не получит ни правдивой информации о мышлении пациента, ни достаточного доступа к его сокровенным мыслям. Исследователь ждет от пациента по меньшей мере готовности прислушаться к его мнению и серьезно отнестись к нему. Аналогичное право должно быть и у пациента. Хотя необходимость таких отношений для взаимопонимания очевидна, психоаналитик должен постоянно напоминать себе для лечения пациента более важно понимание, а не то, сбудутся или нет теоретические прогнозы исследователя. Не всегда плохо, что пациент сопротивляется процессу расшифровки сна. Скорее всего, это означает какую-то „нестыковку“. Или пациент что-то не совсем понял, или толкование не совсем верное.

При расшифровке символики сновидений другого человека нам почти всегда мешает привычка заполнять неизбежные пробелы в понимании проекцией своих мыслей и восприятия, как если бы пациент думал и чувствовал так же, как исследователь. Для борьбы с этой ошибкой я всегда настаивал на необходимости строго придерживаться материала конкретного сна, исключая все общетеоретические положения о сновидениях, кроме гипотезы о некоторойих осмысленности.