Человек и государство

Здесь следует подчеркнуть, что человеческий разум не открывает предписания естественного права в абстрактной и теоретической форме, в виде последовательности геометрических теорем. Более того, он не открывает их посредством логического вывода, т. е. путем рационального познания. Я считаю, что учение Фомы Аквинского в этом аспекте следует понимать гораздо тоньше и глубже, нежели обычно [это делается]. Когда он утверждает, что человеческий разум открывает предписания естественного права, движимый склонностями человеческой природы, он имеет в виду, что сам образ или форма, в которой человеческий разум знает естественное право, — это не рациональное познание, но познание через склонность[113]. Этот вид познания не есть ясное познание посредством понятий и логического вывода; это неясное, несистематическое, жизненное познание посредством сопричастности природе или конгениальности, когда интеллект, чтобы вынести суждение, прислушивается к внутренней мелодии, которую создают в субъекте вибрирующие струны вечных устремлений.

Лишь четко осознав это основное положение и, кроме того, поняв, что взгляды св. Фомы на этот предмет требуют исторического подхода и философского обоснования идеи развития, которые в Средние века не были разработаны в достаточной мере, тогда, наконец, можно получить полное представление о естественном праве. Тогда становится понятно, что человеческое знание о естественном праве постепенно создавалось и формировалось склонностями человеческой природы, начиная с самых основных склонностей. Не ждите, что я представлю априорную картинку этих изначальных склонностей, которые коренятся в человеческом бытии, переплетенные с бессознательной жизнью психики, и которые либо развивались, либо отмирали по мере того, как развивалось человечество. Они проявляются в самой истории человеческого сознания. Эти склонности действительно были изначальными, направлявшими человеческий разум в течение огромного периода прошлого к постепенному осознанию всех тех предписаний, которые были в наиболее общем и точном виде признаны родом человеческим начиная с самых древних сообществ. Поскольку знание первичных аспектов естественного права вначале было выражено в социальных формах в большей мере, нежели в личностных суждениях, то мы можем сказать, что это знание развивалось, будучи защищено человеческими склонностями — с одной стороны, и человеческим обществом — с другой.

Что касается второго основного элемента того знания, которое естественное право предполагает, с тем чтобы иметь силу закона, то можно сказать, что естественное право (то есть естественное право, познаваемое естественным образом, или, точнее, естественное право, познание которого воплощено в самом общем и самом древнем наследии человечества) охватывает только сферу моральных предписаний, которые люди осознали посредством познания через склонность и которые являются основными принципами моральной жизни, постепенно признаваемыми от самых общих до все более и более частных принципов.

Все предшествующие замечания могут помочь нам понять, почему, с одной стороны, тщательное изучение данных антропологии может показать нам, что основные динамические схемы естественного права, если они понимаются в их аутентичном, то есть еще не определенном, значении (например, отнять жизнь у человека — не то же самое, что отнять жизнь у животного; семейная группа должна подчиняться неким установленным образцам поведения; сексуальные контакты должны подвергаться определенным ограничениям; мы обязаны видеть Невидимое; мы должны жить вместе по определенным правилам и подчиняться определенным запретам), всегда и везде гораздо больше подчинены универсальному сознанию, чем может показаться поверхностному взгляду; и почему, с другой стороны, можно обнаружить огромное разнообразие и относительность в правилах, обычаях и нормах, в которых разум всех народов земли выразил свое знание важнейших аспектов естественного права: поскольку, как я указал выше, это непосредственное знание опирается не на концептуально обнаруженные и логически выведенные моральные предписания, но на моральные предписания, познанные через склонность, и сначала на общие определяющие формы, или структуры, как я только что сказал, на динамические схемы моральных предписаний, такие, которые можно получить посредством первых «примитивных» достижений познания через склонность. В таких определяющих или динамических схемах содержится разнообразный, еще несовершенный материал, не говоря уже об уродливых, извращенных или искаженных склонностях, которые могут смешиваться с основными.