Человек и государство

Более того, если вышеназванная функция, которая при справедливой демократии исполняется "большинством" самого народа, может в более крупных и дифференцированных обществах надлежащим образом исполняться только при условии вверения ее народом определенным людям, которые впредь будут особенно озабочены делами целого, то эти люди, однажды поставленные во главе управления сообществом, имеют право (полученное от народа и через народ) на то, чтобы им подчинялись во имя общего блага. Иными словами, отношение власти происходит от естественного права. Я здесь имею в виду отношение власти, рассматриваемое как еще не определенное и не в том смысле, что некоторые отдельные люди должны приказывать, а некоторые- повиноваться. Я имею в виду скорее отношение власти в общем смысле, то есть что должны существовать люди, которые приказывают, и люди, которые подчиняются. Способ выделения тех, которые будут приказывать, — это уже другой вопрос, который в свое время будет рассмотрен[134].

В конечном счете, поскольку власть означает право, ей следует подчиняться на основании разума, то есть так, как подчиняются свободные люди и во имя общего блага[135].

Аналогичным образом не существует власти там, где нет справедливости. Несправедливая власть — это не власть, а несправедливый закон — не закон. Источником демократического чувства является не желание "подчиняться только себе", как сказал Руссо, но, скорее, желание подчиняться, потому что это справедливо.

* * *

Каким бы ни был regime [строй] политической жизни, власть, то есть право направлять и приказывать, происходит от народа, но имеет свой главный исток в Творце природы. Власть происходит от воли и согласия народа, от его основного права на самоуправление и от того пути, которым природа побуждает политическое общество существовать и действовать.

Два эти утверждения, выраженные так, как они есть — в наиболее общей и еще не конкретизированной форме, — были предметом общего согласия в вековой традиции политической философии. Однако понимали их весьма различно и даже прямо противоположным образом.

Первый вопрос, касающийся отношения между народом и Богом, был таков: получает ли народ от Бога право на самоуправление и власть распоряжаться собой лишь временно и случайно, так что, когда народ определяет своих правителей, он действует лишь как инструментальная причина[136], посредством которой один лишь Бог (как главная действующая сила) наделяет властью одного или нескольких определенных людей?

Либо же народ получает от Бога право на самоуправление и власть распоряжаться собой как нечто неотъемлемое, так что народ обладает этим правом и этой властью в качестве "главной действующей силы" (хотя и "вторичной" по отношению к Первопричине или подчиненной последней), которая в качестве таковой (действуя, как действует все, благодаря универсальному божественному побуждению) наделяет властью одного или нескольких определенных людей[137]? Это вторая часть альтернативы, доказавшая свою истинность.

А второй вопрос, касающийся отношения между народом и его правителями, был таков: лишает ли народ себя права на самоуправление и власти распоряжаться собой (как бы он ни получил эти права от Бога — временным или неотъемлемым образом), когда наделяет конкретных людей этой властью, так что, как только правитель или правители поставлены во главе, народ утрачивает право на самоуправление и власть распоряжаться собой и впредь они одни обладают этим правом и этой властью?

Или же народ, наделяя конкретных людей властью, оставляет себе право на самоуправление и власть распоряжаться собой, так что народ обладает этими правами не только неотъемлемо в отношении того, каким образом получает их от Бога, но также и постоянно в отношении того, как передает эти права правителям?

В новой истории эпоха абсолютных монархов, как мы поняли, обсуждая [понятие] суверенитета[138], ответила утвердительно на первую часть этой альтернативы и отрицательно — на вторую. Однако правильный ответ есть "нет" первой части альтернативы и "да" — второй. Реализация этой основополагающей истины (давно высказанной некоторыми великими схоластами) явилась завоеванием демократической философии. В этой связи, каким бы ни был политический regime [строй] — монархическим, аристократическим или демократическим, — демократическая философия является единственной истинной политической философией.