Человек и государство

Царство Божие является сущностно духовным; и в силу самого факта, что его собственный порядок не есть порядок этого мира, оно никоим образом не угрожает земным царствам и республикам. Non eri pit mortalia, qui regna dat caelestia[163],[164]. Но именно потому, что оно духовное, царство Божие принадлежит к лучшей и высшей природе, нежели земные царства и республики. Давайте уберем из слова "превосходство" некую случайную коннотацию доминирования и гегемонии; будем понимать это слово в его чистом значении: оно означает высшее место в шкале ценностей, высшее достоинство. Второй общий принцип, который следует установить в отношении изучаемых нами проблем, — это превосходство церкви (то есть духовного) над политическим обществом или государством.

С другой стороны, ясно, что, сколь бы резко они ни разделялись, церковь и политическое общество не могут жить и развиваться в полной изоляции и неведении друг друга. Это было бы просто противоестественно. Исходя именно из того факта, что человек одновременно является членом того общества, что есть церковь, и того общества, что есть политическое общество, абсолютное разделение между этими двумя обществами должно означать, что личность разделена надвое. Третий общий принцип, который необходимо установить в отношении изучаемых нами проблем, — это необходимое сотрудничество между церковью и политическим обществом или государством.

II. Применение непреложных принципов в реальном историческом существовании

Положение и предположение

Историческая атмосфера и конкретные исторические идеалы

Какова же та форма или формы, которые принцип духовного превосходства церкви примет в практическом применении? Какова форма или формы, которые принцип необходимого сотрудничества между церковью и государством примет в практическом применении? С этими вопросами мы приступаем к нашему второму предмету — тому способу, которым общие непреложные принципы, столь важные в данном случае, следует применять перед лицом превратностей и случайностей земной власти.

Здесь мы встречаемся с разделением, которое часто использовали теологи, — с разделением между тем, что они называют (на своем собственном языке, весьма отличающемся от обыденного) положением (thesis) и предположением (hypothesis)[165]: термин "положение" выражает тот способ, которым указанные общие принципы следует применять; термин "предположение" обозначает сферу практических возможностей и препятствий, представляемых реальными обстоятельствами.

Это разделение между положенными предположением довольно значительно и может использоваться вполне обоснованно. Но я все же не верю, что у него есть очень глубокие традиционные корни. И, что еще более важно, оно часто неверно истолковывается, а именно понимается в однозначном смысле. В таком случае положение воспринимается как идеал — абсолютный идеал, идеал в себе — в отношении способа применения принципов. И лишь в силу того, что нам мешают обстоятельства, которые сильнее нашей воли, мы отказываемся воплощать (или воплощаем посредственно) этот неповторимый идеальный способ применения принципов.

Такое однозначное представление не принимает во внимание как внутреннюю реальность, так и интеллигибельный смысл времени. С одной стороны, само понятие абсолютного идеала, идеала в себе, вневременного идеала по отношению к применению или реализации принципов самопротиворечиво, поскольку любое применение или реализация являются экзистенциальными и происходят во времени, следовательно, они относятся к некоему определенному набору исторических условий. С другой стороны, соответствующее представление о предположении имеет дело с условиями и обстоятельствами, рассматриваемыми чисто эмпирическим образом и с точки зрения простой целесообразности, как если бы время было не чем иным, как урной для мусора, в которую мы бы складывали более или менее полезные возможности. Поскольку в действительности у времени есть смысл и направленность, то человеческая история состоит из периодов, каждый из которых обладает особой интеллигибельной структурой и, следовательно, важнейшими собственными потребностями, — этого факта не может не заметить ни один политический мыслитель.