Человек и государство

Но что касается внешней, или международной, деятельности государства, то есть его отношений с другими государствами, то ничто здесь не может ограничить стремление современных государств (в той мере, в какой они заражены вирусом гегельянства) к абсолютному господству и абсолютной аморальности — ничто, кроме противодействующей силы других государств. Ведь здесь уже не существует мощного контроля, не существует организованного международного общественного мнения, которому эти государства могли бы подчиниться. Что же касается высшего закона справедливости, то они представляют его воплощенным в своих высших интересах. Я ни в коем случае не отвергаю ту деятельность, которую международные организации, подобные Лиге Наций или Организации объединенных наций, осуществляли или осуществляют, чтобы исправить эти ситуацию. Однако эта деятельность не может затронуть корней зла и неизбежно остается ненадежной и второстепенной благодаря тому, что такие учреждения создаются и приводятся в действие суверенными государствами, чьи решения эти учреждения лишь регистрируют. Фактически современные государства в том, что касается международных отношений, действуют в некоем вакууме, как верховные и несокрушимые, трансцендентные, абсолютные сущности. В то время, как современное государство неизбежно становится могущественнее в своем надзоре за жизнью нации, а силы, которыми оно вооружено, становятся все более и более опасными для национального мира — в то же самое время отношения в сфере внешней политики между нациями прямо сводятся к отношениям между этими верховными сущностями в их жестокой взаимной конкуренции, с весьма слабым участием людей, их человеческих устремлений и воль в ходе судьбоносных событий, происходящих над ними в недосягаемых небесах Юпитера.

II. Отказ от так называемого суверенитета государства

Из всего сказанного следует, что два основных препятствия для установления прочного мира — это, во-первых, так называемый абсолютный суверенитет современных государств;во-вторых, влияние экономической взаимозависимости всех наций на современную иррациональную стадию политической эволюции, когда не существует какой-либо мировой политической организации, соответствующей мировому материальному единению.

Что касается так называемого абсолютного суверенитета современных государств, то я осознаю факт, что мы можем употреблять и часто употребляем выражение "суверенитет государства" в значении подлинно политического понятия, а именно полной независимости или автономии политического общества. К сожалению, "суверенитет государства" — совершенно неправильное понятие, поскольку субъектом здесь является не государство, а политическое общество и поскольку, как мы видели в гл. II, само политическое общество не является подлинно суверенным. Верное понятие — автономия. Не менее достойно сожаления то, что именно эта автономия политического общества больше не существует в полной мере: фактически нации больше не являются автономными в своей экономической жизни; они лишь наполовину автономны в своей политической жизни, поскольку их политическая жизнь ослаблена постоянной угрозой войны, а во внутренних делах ей мешают идеология и давление других наций. Теперь я скажу, что недостаточно отметить, что современные политические общества реально перестали быть "суверенными" в том неточном смысле, который означает полную автономию. Также недостаточно требовать от суверенных государств ограничений и частичного отказа от их суверенитета, как если бы это было лишь вопросом большей или меньшей ограниченности привилегий, подлинно и реально присущих государству, и как если бы, более того, суверенитет мог бы быть ограничен в своей собственной сфере.