Человек и ноосфера

Искусственные орудия рождают удивительный парадокс. Они создаются для того, чтобы облегчить людям жизнь и удовлетворить их потребности. А очень часто случается так, что вместе с появлением новой техники или технологии огромные массы людей начинают жить труднее, хуже и опаснее. История дает нам многочисленные подтверждения этого тезиса, и повседневность так же непрерывно демонстрирует нам его справедливость. Это обстоятельство давно уже стало предметом размышления философов и социологов. Дело в том, что достижения цивилизации, техники, технологии, культуры и другие блага, порожденные трудом и Разумом, присваиваются — и по-разному — различными группами людей или классами, создавая тем самым источник неравенства, неудовлетворенности и напряженности в общественной жизни.

Говоря об искусственном, то есть обо всем том, что было порождено Разумом и трудом или не могло возникнуть без их участия, очень важно обратить внимание на то, как одна из основных особенностей мирового процесса развития преломляется в «мире искусственного».

Я уже не раз говорил о законе дивергенции по отношению к эволюции живого вещества. Но и здесь он проявляет себя с не меньшей определенностью, рождая множественность культур и чрезвычайное разнообразие ценностных шкал. Несмотря на то, что европейцы и китайцы, африканцы и индусы используют одни и те же машины, несмотря на то, что все они произошли от одних и тех же кроманьонцев и все принадлежат к одному и тому же биологическому виду, у них сложились совершенно разные взгляды на жизнь, разные устремления, разные традиции, разные шкалы ценностей.

Образ мышления, стандарты жизни, нормы поведения, характер искусства даже у народов, живущих в одних и тех же географических условиях, никогда не бывают совершенно одинаковыми. Классический пример тому — республики Закавказья. Несмотря на однотипность природных условий, в которых живут азербайджанцы, армяне, грузины и другие кавказские народы, несмотря на то, что они живут рядом уже тысячелетия, культура каждого из этих народов продолжает сохранять свою самобытность. И таких примеров можно привести сколько угодно.

Таким образом, мы можем констатировать существование большого количества различных форм организации духовной жизни людей даже при относительной близости (а иногда и тождественности) материальных условий их жизни. И несмотря на то, что возникли разнообразные средства транспорта и связи, несмотря на миграцию людей, которую не могут остановить даже океаны, разделяющие континенты, несмотря на печать, телевидение, радио — это разнообразие и не думает исчезать.

Во второй части книги отмеченный факт будет отправным для целого ряда заключений. А сейчас замечу лишь, что в этом разнообразии я вижу большое благо для человечества.

В самом деле, объем генетического банка той или иной популяции, прежде всего генетическое разнообразие ее индивидов, говорит о стабильности популяции, о ее жизнеспособности, о способности противостоять непредвиденному изменению внешних условий. И в человеческом обществе должно иметь место нечто подобное. Но теперь к действию генетических факторов добавляются еще и факторы духовные, общественные. Появляется социально-культурное многообразие. Возникает множественность цивилизаций.

Именно этот организационный и духовный плюрализм дает обществу определенные гарантии в том, что в критических ситуациях оно окажется способным найти необходимые решения, ибо культура в конечном счете содержит в себе спрессованный человеческий опыт.

Конечно, в современных условиях происходит известная унификация, я бы сказал, не столько культур, сколько поведения. Развитие техники навязывает определенный стандарт общения, но японец остается японцем, узбек — узбеком, итальянец — итальянцем. Особенности их культур приводят к очень существенным различиям в восприятии окружающего мира — одни и те же выражения часто скрывают совершенно различный смысл. Мне кажется, что особенности национальных культур имеют даже тенденции усиливаться.

За последнюю четверть века (насколько я мог наблюдать) даже в такой высокостандартизированной стране, как США, произошла определенная консолидация некоторых национальных общин. (Во всяком случае, это касается итальянцев, японцев, евреев, не говоря уже о неграх.)

Особенно заметны эти процессы дифференциации в Канаде. Канадец японского происхождения стремится жениться только на японке и старается, чтобы его дети хотя бы несколько лет прожили в Японии. Имея в кармане канадский паспорт, на вопрос о своей национальности он даст однозначный ответ — японец! Я не раз убеждался в том, что даже третье поколение шотландцев, живущих в англофонской части Канады, не только не забыло своего происхождения, но и чтит шотландские традиции куда более строго, чем это имеет место в самой Шотландии.