Человек и пустыня (Роман. Рассказы)

В день получки работали неровно, много раз допрашивали Семена: сколько же получим?

— Да подождите, дьяволы, сами увидите! Пристают, как ребятишки.

Вечером каждый грузчик получил вдвое против обычного. Эти бородатые дяди, похожие на медведей, подмигивали, смеялись, шутили. Даже хмурый Хмелев, засовывая в кошелек кучу бумажек, сказал:

— А ничего, жить можно!

Никита Расторгуев с картузом стал обходить грузчиков:

— Ну-ка, ребята, клади по пятерке на построение выпивки! Праздновать, так праздновать! Ныне много огребли.

Он подошел к Семену.

— Клади, бригадир.

Семен заколебался: положить — значит одобрить пьянство, не положить — товарищи обидятся. Нет уж, надо приставать к одному берегу.

— Не положу.

Расторгуев сразу обозлился:

— Это что? От артели отстаешь, Семка?

— В выпивке от артели отстаю.

И, отвернувшись от Расторгуева, пошел на берег. Расторгуев яростно плюнул ему вслед.

— Начальника строишь? Это мы поглядим.

Семен резко повернулся, широкими шагами подошел к Никите.

— Чего глядеть? Ну? Вот тебе глядеть надо — это верно. Будешь сбивать артель на выпивку — мы покажем тебе дорожку на берег. Понял? Ну, так вот. Собирай, да помни.

Стычка очень взволновала Семена. Грузчики, конечно, не барышни, не институтки, грубость у них обычна.

Однако: «Начальника строишь?» Куда хватил! А еще старый приятель!

Поднимаясь на обрыв и потом шагая по песчаным улицам Молитовки, Семен все раздумывал о стычке. «Как-то надо исправить жизнь? Грузчики — народ без устоев, — это правильно. И не надо бы их соблазнять. Не надо бы, например, у самой пристани продавать вина. А то смотри-ка, в каждой винной лавочке на дверях висит зазывающий плакат: «Продажа водки стопками». Не хотел бы, да забежишь.

И опять же этот табак… через каждые четверть часа слышь-послышь крик на барже, на мостках, на берегу, у амбара: «Закуривай-ай!» И четверть часа сидят, курят. На языке грузчиков это называется «сделать залог» — отдых. А какой же отдых, если человек вместо чистого воздуха дышит смрадным табачным дымом?»

Домой он пришел озабоченный, суховатый, даже забыл купить ребятишкам гостинец, как это делал каждую получку.

Марья, увидев мужа с пустыми руками, посмотрела на него испуганно:

— Аль деньги не получил?

Семен молча вынул толстую пачку бумажек.

— Это что же? Это что же такое? — забормотала Марья, переводя глаза то на мужа, то на пачки денег.

— Ну, закудахтала! — махнул рукой Семен и засмеялся.

Утром случилось то, чего боялся Семен: семеро не вышли на работу. «Где?» — «Известно где, закурили!»

Семен промолчал, сцепив зубы. Зато заругался вертлявый Володька:

— Мы работай, а они пьянствовать!

И ворчал мрачный Хмелев:

— На чужом горбу к обедне ездить хотят… Какая тут, к дьяволу, премия, ежели сразу семеро не работают! Тоже бригада называется!

Перед обедом на яру, возле амбара, вдруг появился Расторгуев. В расстегнутой красной рубахе, без пояса, лохматый, без картуза, он встал, широко расставив ноги, и заорал:

— Эй, начальники! Выходи все на одну руку!

У амбара, на мостках, на барже засмеялись, заулюлюкали, заругались.

— Вон он, Аника-воин!

И Семен сердито засмеялся. Ух, сколько он видел таких богатырей! Это бревно поперек дороги.

— Выходи на одну руку, Семка! Ну? — орал Расторгуев, засучивая рукава.

Грузчики с тачками хохотали и ругались, но никто не остановился, все цепью тянулись по мосткам и берегу. Расторгуев пьяными кривыми шагами подошел к цепи.

— Ну? Выходи!

Он остановился перед тачкой Хмелева, схватил Хмелева за руку, дернул. Хмелев закричал:

— Ты что? Драться?

Трое грузчиков подскочили к Расторгуеву, взяли под руки. Тот вырвался, полез в драку. Цепь остановилась на мостках и на барже, и десятки глоток заорали сердито:

— Дайте ему взбучку, чтобы не лез! В воду его, черта! Сам не работает и другим не дает!

В одну минуту Расторгуева схватили, скрутили, увели за сарай, за ворота, дежурному милиционеру приказали: «Не пускай».

— А-а-а! — ревел Расторгуев на улице. — Все на одного? Я вам покажу!

После работы, как и каждый вечер, собрались на минуту у конторки узнать, сколько сработали. На каждого — больше, чем вчера, но на всех — меньше. И куда меньше!

— Какая тут премия! Поговорить бы надо: или работа, или пьянство. Таких из бригады вон! Верно! Гнать к чертям! Ты вот что, Семен, ты поговори с ними построже.

Когда наутро Семен пришел к пристани — за час до начала работы, чтобы все подготовить, — его встретил Расторгуев — с красными глазами, с мокрой головой:

— Я, слышь, вчера набедокурил. Ты уж не вспоминай, браток!

Семен пристально взглянул на него. И вдруг увидел красные глаза… отца. Вот так же когда-то отец с похмелья бывал смущен ненадолго, а вечером опять буйствовал и дрался.

— Ты не со мной разговаривай, а с бригадой, — жестко сказал Семен. — Вот сейчас соберутся, ты и поговори.

Расторгуев сразу заугрюмел, глаза глянули остро, брови сошлись.

— Ага! Рассердились? Чего это им сердиться? Все одним миром мазаны. Все пьяницы. А в пьяном виде чего не сделаешь? Тут кто-нибудь подстроил. Я узнаю кто.