Человек и пустыня

Витька лезет в кровать, а бабушка не пускает.

— Прочти «Богородицу», потом и ляжешь.

— Не хочу!

— А я тебе велю. Читай!..

— Не хочу!

— Читай, тебе говорю!

Лицо у бабушки стало страшным: рот открылся, и зуб завиднелся — желтый и длинный, как палец.

— Не хочу!

— Ах ты, пащенок!.. Вот я отца позову. Он тебя…

Бабушка на минуту ушла. А Витька стоял на коврике перед иконой, босиком, в одной рубашке ночной, без штанишек. Стоял, глаза стали большие, ждал, что будет. Бабушка вбежала, запыхавшись, а за ней — папа, хмурый, в одной жилетке, из-под которой белая рубаха, в валяных туфлях.

— Что такое?

— Не хочет молиться. Заставь его ты.

— Это что такое? Ты, брат, смотри! С тропы не сваливайся. Знай край, да не падай. Молись сейчас же!

Но Витька упрям.

— Не хочу!

— Как не хочешь, болван? Молись!

И отец свирепо дернул Витьку за руку, повертывая к иконе. Но Витька уже оскорблен.

— Не хочу!

— Ах, ты так? Где двухвостка-то? Подай-ка, бабушка, двухвостку!

А бабушка с полной готовностью побежала вниз, в большую комнату, и скоро-скоро возвратилась с коротенькой палкой, на конце которой прикреплены два узких, длинных ремешка — двухвостка. А за бабушкой, видать, поднимается по лестнице мама — у ней лицо недоброе. Отец взял двухвостку в руки.

— Молись!

— Не хочу!

Р-раз! Двухвостка больно обожгла Витькину спину. Впервые. Взвизгнул Витька. Отец опять замахнулся. Сквозь слезы увидел Витька, что лицо у отца стало свирепым, страшным. О-о!.. Бабушка! К бабушке бы… К маме бы… Но и у них обеих лица сердитые.

— Молись, негодяй!

— Молись, молись! — кричала бабушка. — Ну, помолись, Витенька!

— Молись! — стонала мама.

— Читай молитву! — ревел отец и держал двухвостку над Витькиной головой. И опять: р-раз!

— Да будет же, будет! — истерически закричала мама и вырвала Витьку из отцовских рук. Отец все еще пытался ударить, но мама и бабушка уже загораживали его, не дали.

— Будет, будет! Он сейчас помолится. Не бей!

А Витька дрожал, выл, прижимался к бабушке, хотел весь спрятаться в ее платье. О, как больно!..

— Ну, милый мой, ну, хороший, ну, помолись же!.. — стонала бабушка.

— Молись, Витенька! — плакала мама.

— Молись сейчас же! Запорю мерзавца! — ревел отец. — Молись!

— Ну, будет же, Иван! Он сейчас помолится. Молись, Витенька! Ну, оборотись к иконе… Читай за мной… «Богородице Дево, радуйся, обрадованная».

Сквозь рыдания, всем телом дожидаясь нового удара, весь дрожа, читал Витька «Богородицу»…

— Вот умница! — говорит бабушка. — Ну, будет плакать! Ступай, Иван, ступай! Витенька умницей будет. Он больше никогда не откажется молитву читать.

— Вот я посмотрю еще. У меня в другой раз не то будет, — погрозил отец и ушел.

А бабушка и мама ведут рыдающего Витьку в постельку, укладывают и целуют его, прижимают к груди.

— Будет же, будет, моя ягодка! — плачет мама. — Не плачь же! Будет. Испей водички!..

А Витька неутешно плачет. Что же это? Бог страшный, «в огонь посадит», «ушко отрежет». И отец страшный, с двухвосткой, бьет, если не молишься. Бабушка, мама тоже не заступаются… Вот они — бог, отец, бабушка, мама, — они все напали на маленького Витьку…

— Ах ты, господи! Надрывается-то как! Будет же, мой воробышек! Будет! Разве можно не молиться боженьке? — говорит бабушка, прикладывая свою руку к пылающему Витькиному лбу. — Нельзя, деточка! Бог накажет. И меня накажет. И отца накажет, если он не будет заставлять тебя молиться… И маму накажет: «Убей сына, аще он отпадет от господа, аще не хочешь свою душу погубити…» Несмышленыш еще ты. Или тебя научить, или самому погибнуть. Вот оно как! Ну, будет же, не плачь!

Бормочет бабушка тихонько, нежно, все стараются успокоить Витьку, а тот плачет безутешно.

Ночью у Витьки начался бред. Чудилось ему, что все обрушивается на него: и стены, и папа, и мама, и потолок, и бабушка. Еще какие-то люди пришли и — все на него. Он вскрикивает, вскакивает с постели.

— Бабушка, боюсь!

А бабушка боялась еще больше. Подхватит Витьку, носит завернутого в одеяльце по спальне, качает, успокаивает.

— Не плачь, деточка, не плачь, птенчик мой! Господи, да что ж это? О, сила сильная, ветровая сила метельная, сойди, сила, на раба божьего Виктора, укрепи телеса его. Солнце-батюшка, сойди силой своей на Витеньку. Вода-матушка, омой, укрепи. Ангелы, архангелы, поддержите его, святители!

И сквозь сон и бред Витька видел, как у постели мелькали то мама, то испуганный, одетый в пестрый халат отец, хмурый, всклокоченный.

Но пришло утро, проснулся Витька с ясными глазками, и головка не болит, только немного бледный. Вышел с мамой в столовую, нарядно одетый, умытый, с причесанными рядком волосиками. А там за кипящим самоваром уже отец сидит, увидал сына — запел:

— А-а, Виктор Иванович, добро пожаловать, мое почтение!

И дедушка здесь сидит, улыбается.

Словно не было вчера ничего. Сбычился Витька, принахмурился, говорить не хочет.

— Ну, иди сюда, ну, здравствуй! — манит отец.

— Я с тобой не дружусь, — оттопыривая губы, говорит Витька.

— А, да ну тебя, да ну, что там! С кем не бывает? — смущенно говорит отец.