Человек и пустыня

— Это дело мое. Аль контролировать отца хочешь? Давай бумагу-то. Как его надо именовать: «ваше превосходительство»?

— Папа, ведь это будет неудобно.

— Почему неудобно? Я уж знаю: тебе стыдно за отца. А я все-таки пойду к нему. Не бойся, я не скажу ему, что у меня сын студент, который стыдится отца.

— Ну, папа!..

— Не скажу. Я с ним с глазу на глаз. Я думаю: он умный человек. А умный умного всегда поймет. Церемонятся да важничают только дураки.

Отец писал долго, с трудом. Виктору очень хотелось посмотреть, что он написал, поправить, но он боялся обидеть отца. Позвали горничную, отправили письмо с ней, и, к удивлению Виктора, ответ пришел быстро: профессор приглашал Ивана Михайловича на завтра, в три часа.

В назначенный час Иван Михайлович отправился к Лихову. Он оделся со всей парадностью, как ее понимал. Кафтан-сорокосборка ниже колен, сапоги бутылками, насветленные до блеска, мощный суконный картуз с блестящим козырьком, волосы причесал рядком, в руках палка с серебряным набалдашником. И рядом Виктор — щеголеватый студент, подтянутый, стройный. Виктор проводил отца до парадной двери и остался ждать. Он думал: отец вернется минут через двадцать. О чем говорить? Но прошло полчаса, час, полтора. Виктору надоело шагать взад-вперед по аллее, откуда был виден вход в профессорскую квартиру, он удивлялся, откуда мог вырасти такой долгий разговор у профессора с Иваном Михайловичем, совсем необразованным человеком? Конечно, Виктор знал, что его отец умен. Но умен по-особенному, как-то практически, он не умеет говорить связно: все у него буря и крик. Неужели он кричит в профессорском кабинете?

Виктор вынул часы, посмотрел. Ого, уже шестой час! Виктор устал, продрог, а отца все нет. «Может быть, он как-нибудь прошел мимо? Не через заднее ли крыльцо ушел? А-а, наконец-то!» Он торопливо зашагал к отцу. Отец снял фуражку и красным платком вытер лоб. Виктор смотрел на него с напряженным любопытством.

— Ну, что?

В первый момент ему показалось, что отец полупьян: так блестели у него глаза и такая пьяная улыбка застыла на лице.

— Ну, брат, человек! Это вот человек! — сказал отец с полным восторгом.

— О чем говорили-то?

— Обо всем говорили. То есть он меня, как мешок, вытряс и каждое семечко перебрал. После до передней провожал. «Спасибо, говорит, что пришли. Еще заходите, когда в Москву наведаетесь». Велел письма писать. «Вы, говорит, подтверждаете мою теорию…»

— Какую теорию?

— Видишь ли, он думает, что Россия перемещается в наши края. «Идет, говорит, Россия к Аральскому морю, в Туркестан. Ваше Поволжье — ближайший этап». И пошел, и пошел. Все расспрашивал, как мужики селятся у нас, какие, из каких губерний, да как мы устраиваем свои хутора. Про дедушку расспрашивал, про Зеленова. «Вы, говорит, пи…» Какое-то слово…

— Пионеры?

— Вот-вот! Пионеры. «Вы первые застрельщики, которых Россия посылает на борьбу с пустыней». А? Застрельщики! Это мы-то! Вот, брат! «Вы, говорит, первые насадители культуры. За вашими краями блестящее будущее…» На-са-ди-те-ли! Такое говорил, аж у меня голова кругом пошла! Правда ли, нет ли, будто возле Аральского моря земля больно плодородна? Будто в десять лет дерева там вырастают такие, что в других местах и в сорок лет не вырастишь? А я ему и говорю: «Воды там нет». — «Воду, говорит, легко добыть. Можно из земли взять или из реки Оби каналом пропрудить».

Отец вдруг остановился и спросил шепотом:

— А он, по-твоему, не того… не сумасшедший?

Виктор расхохотался.

— Что ты, папа!

— Да чудно очень. Из Сибири воду к нам в степь. Кто такое скажет? Велел овраги перепружать. В каждом овраге по плотине велел устроить. «Вы, говорит, обогатите и край, и себя».

И опять остановился.

— Ну, Витька, ежели ты не будешь царем в наших краях, так это уж что будет? Вот видишь, мы тебе путь подготовили, профессора тебя выучат глядеть подальше да поглубже. Ха-ха!.. «Не гонитесь, говорит, за рублем: рубль сам придет, а гонитесь за строительством». Чудно как-то! И будто верхолет, сказки рассказывает, и будто большого ума человек. Очень обрадовался, когда узнал, что ты у них в академии учишься. Велел тебе к нему прийти. «Хорошие, говорит, корни у вас, хороши и ветви». Хо-хо! Так-то вот, наследничек! А я, брат, после такой беседы вроде святым себя почуял. Все думал, что я не без греха дело делаю. Стараешься побольше захватить да побольше выручить. Ан дело-то две стороны имеет. И хватаешь себе в карман, и культуру за собой тащишь. Видал бы ты, как он обрадовался, когда я сказал про наши сеялки, косилки и веялки… Велел каждый год отчет ему присылать. И, гляди, тебя заставит. В книжечку записал твою фамилию. Так он будто по башке меня шибанул.

— Ну, ты, конечно, уж никакой платы не предложил?