Человек и пустыня

Он вдруг вспомнил, как часто в степи молния убивает путников, едущих верхом, и затревожился, бессознательно втягивал голову в плечи, когда впереди или над ним сверкала молния. Тьма надвинулась злая…

По дороге теперь уже мчались потоки, их было видно при свете молнии: они шевелились, будто белые змеи. В лывинах валили мутные, покрытые пеной валы. Королек испуганно фыркал, когда приходилось ему переходить через лывину. И опять память подсказала: как часто гибнут люди во время дождей в бурных потоках по оврагам!

— Вот неудача!

Один в степи, в пустых просторах. Погибнет — кто узнает? Никто! Кричи — никто не услышит. Пустыня!

Он почувствовал себя одиноким, жалким, былинкой под ветром. Человек и пустыня! Кто победит? И засмеялся вдруг — над собой, над своей робостью. И выпрямился вызывающе.

Дождь все не утихал. Теперь уже нельзя было различить, где дорога: все кругом плыло, неслось. Королек дышал хрипло, и от него поднимался пар. Виктор чувствовал, как этот пар бьет ему в лицо — запах крепкого лошадиного пота. Переправляясь через ручей, Королек вдруг остановился, зафыркал тревожно. С трудом удалось сдвинуть его с места. Сверкнула молния. Виктор заметил: справа и слева по пригорку лежит жнива. Где же дорога? Королек остановился. Виктор дождался новой молнии. Да, всюду жнива. Дорога была потеряна. Виктор слез и, увязая в грязи, пошел отыскивать дорогу, ведя за узду тяжело дышавшую лошадь. Он прошел вперед, вернулся. Долго шел влево: дорога была потеряна безнадежно. Он сел на Королька — седло было неприятно холодное, — опустил поводья, погнал. Дождь теперь шел ровный, спорый, и все кругом было по-прежнему полно ровным, сильным шумом.

Где-то вправо шум воды стал усиливаться. Виктор прислушался. Там шумел водопад.

И там же брезжил неясный серый свет. Королек сам повернул на свет и шум, пошел быстрее. Сразу надвинулось черное, огромное. Виктор различил высокую крышу. Королек повернул вдоль стены, свет ударил из-за угла, и Виктор увидел двор с огромными весами, похожими на виселицу. Свет глядел сквозь сетку дождя из маленького окна. Две собаки бросились под ноги лошади, залаяли истерично.

Через минуту голос спросил из темноты:

— Эй, кто там?

— Ночевать пустите. Заблудился.

— Кто такой? Откуда?

Виктор назвал себя. Из темноты вынырнула фигура — странная, похожая на конус.

— Виктор Иванович?

— Я.

— Пожалуйте, пожалуйте! Милости просим! В какую погоду попали. Ай-ай-ай!

Виктор слез с Королька. Ноги у него задеревенели. Все тело было охвачено сыростью.

— Куда же я попал?

— На зеленовский хутор.

Виктор испугался: «Вот дьявол занес!» Но делать было нечего.

— Пожалуйте! Заходите в избу! Сейчас все справим. И лошадку уберем.

Виктор, нашаривая руками, прошел сенями к щели, светившейся в темноте. Мужик шел за ним. Отворилась дверь. Яркий свет ударил в глаза. Большая комната, на столе — лампа. Мужик шагнул вслед за Виктором, снял с головы мешок, надетый конусом, сказал:

— Пожалуйте, сейчас побегу, скажу про вас.

— Кому скажешь?

— Барыня здесь. Доложусь.

— Не надо. Ты дай мне твою сухую рубаху, я переоденусь, и постели мне сена.

— Как можно? Доложиться надо.

Он поспешно ушел. Виктор снял мокрый плащ, с которого на пол уже успела натечь лужа, снял тужурку. Серые мокрые пятна сплошь заполнили суровую рубашку. Сердце колотилось сильно.

Мужик вернулся скоро.

— Пожалуйте! Приказано вас в другую помещению вести.

— Кто приказал?

— Сама барыня. Велела самовар вам изготовить, одежу припасают сухую.

— Я же тебе сказал, чтобы ты никому ничего не говорил.

— Нельзя, Виктор Иванович! Наше дело такое. Доложиться надо. Вы не простой гость у нас. Как можно?

Темным двором прошли куда-то. Мужик все кричал:

— Здесь не оступитесь! Ямка здесь!

Слева блеснули окна, перед ними — кусты. На мокрых листьях играл свет.

Вошли в сени, сенями дальше. И Виктор попал в высокую комнату с вязаными половиками, с картинками по стенам, широкой кроватью. Пахло чем-то приятным, городским, чистым, культурным. Старушка в очках кланялась ему в пояс.

— Пожалуйте, гость дорогой! Пробило насквозь, поди? Самовар готовим, чайком попоим. Барыня приказали вам переодеться, вот здесь все лежит.

Старуха указала на постель, где горкой лежало белье.

— Переодевайтесь. А потом чайку попьете. Я малинки заварю, а то простудитесь.

Виктор поблагодарил, улыбаясь. А про себя ругался крепко: «Дьявол занес!»

Рубашка была огромной. Кальсоны — широченные: два Виктора поместятся. Виктор усмехнулся:

«Самого Василия Севастьяновича лохмоты…»

Старуха принесла самовар, заговорила умильно:

— Господи, батюшка, а как барыня-то беспокоится: не простудились бы вы! Пейте, кушайте! Медку вот. Свежий. Пот хорошо гонит. Покушайте обязательно.

— Спасибо, спасибо! Вы не беспокойтесь. Только, пожалуйста, распорядитесь, чтобы мне высушили одежду. Я весь промок.

— Высушим. Ну как можно, чтоб мокрое?

Согретый горячим чаем и медом, Виктор лег в широкую постель и задохнулся от удовольствия, чистоты, удобства. На хуторе, где он постоянно спал на сене, он уже забыл, что такое хорошая кровать.

«Вот она — культура!»