Человек и пустыня

— Какую же прибыль получим? — нетерпеливо пояснил Василий Севастьянович.

— Прибыль очень большую. Обыкновенно орошение дает прибыль до тридцати процентов на затраченный капитал. Это помимо ренты на землю.

— Прибыль даст большую, если наши работы сделаны правильно, — сказал Виктор Иванович. — Я видел в Америке имения, где прибыль благодаря орошению поднималась до шестидесяти процентов.

— И лиманная система? — спросил Рублев.

— И лиманная и поливная.

Они заговорили о системах орошения. Василий Севастьянович смотрел на них и насмешливо и почтительно. Но видно было: он слушает внимательно, что-то думает, прикидывает.

— А ну, как же у вас тут будет действовать? — наконец спросил он.

Только тогда Рублев повернулся к нему, стал объяснять, что такое лиманная система орошения.

— По всему полю пускали воду — вот весь уклон использован для этого. Весенняя вода не скатывается в овраги, как прежде, а вон теми валами удерживается на поле.

Василий Севастьянович посветлел, погладил бороду.

— А ведь, пожалуй, ничего… Дай бог в час молвить. — И посмотрел вопросительно на Виктора Ивановича.

— Что там ничего! Отлично должно выйти. Вот сколько воды удержали в степи! Пусть теперь засуха — все равно не страшно.

— Теперь и сад можно, и стада можно держать — при воде.

— Конечно, вся жизнь хутора повернута к лучшему.

— Что ж, пожалуй, американцы не дураки!.. — усмехнулся Василий Севастьянович.

Дошли до верхней запруды. Здесь уже зеленели коротенькими ветвями молодые ветлы.

— Вот смотрите, — сказал Рублев, — вот только сырые колья вбили в землю — и уже ветви пошли. Не земля здесь — золото. При такой жаре и такой почве дайте везде воду — и будете загребать золото лопатой.

— Ну как? — спросил Виктор Иванович тестя, когда кончили обход полей.

— Что ж, дело за себя говорит.

И вечером, сидя под вязами за чаем, они трое — Андронов Зеленов, Рублев — прикидывали, как поставить лучше все дело И Василий Севастьянович теперь решительно настаивал: здесь надо завести стада скота на выгул — и вода есть, и луга, и просторы. Зачем пропадать им зря?

Он говорил возбужденно, и во всей его фигуре, даже в рыжей бороде, трепетно проглядывала алчность.

— Хоть и затраты большие, а пользу сейчас видать, — сказал он.

Рублев слабо улыбнулся.

— Засуха теперь не страшна.

— На всех хуторах придется пруды строить. Весной воды много. А летом курице пить нечего. Вот заведем стада, — пожалуй, больше хлеба дадут доход.

— Помните, как киргизы говорят: стада скота — гордость рода.

— Ну там гордость не гордость, а деньгу даст.

КНИГА ВТОРАЯ

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

I. Беспокойный человек

Сентябрь, сентябрь! Звонкий, точно серебряная монета, упавшая на каменный пол. Он звенел криками перелетных птиц, звенел золотыми и пурпурными красками сада, звенел этой далью, такой прозрачной, что церковь на Яланских хуторах за Волгой — сорок верст отсюда — была видна, точно звездочка в синем море заволжских степей.

Виктор Иванович долго стоял на балконе. Эти бесконечные просторы всегда его успокаивали. Сад внизу весь пестрел яркими красками. Яблони стояли красные, березы и тополя золотели. За садом Волга — ее синева по-осеннему бледнела.

— Ты здесь, Витя? Я тебя по всему дому ищу. Ну-ка, вот познакомься, это наш вятский доверенный — Андрей Митрич.

Отец в своем неизменном староверском кафтане-сорокосборке казался еще крупнее и толще перед этим вьюнистым молодцом, хоть и был одет молодец в такой же староверский кафтан.

— Люби и жалуй. Самый усердный наш помощник, — бубнил отец, и борода у него ходила волнами от спрятанных улыбок. — Наш по-настоящему. Мы его зовем Токо-токо.

Молодец поклонился и заговорил быстрым вятским говорком:

— Достаточно наслышаны о вас, Виктор Иванович! Как же! Хорошая слава далеко прошла. Куда ни пойдешь, везде говорят, по всему нашему миру: «У Ивана Михайловича Андронова сын что министр!»

И еще поклонился головой и плечами — средним староверским поклоном.

Виктор Иванович всегда относился недоверчиво ко всем отцовским ставленникам и теперь смотрел на гостя испытующе. Рыжеватый, кудрявый, как барашек к концу лета, с блестящими карими глазами.

— Садитесь, пожалуйста! Прошу!

Токо-токо опять поклонился: «Благодарю вас», но не сел, выжидая, когда сядут хозяева.

— Да ты садись, садись, Андрей Митрич! У нас просто. Чего там? — приказал Иван Михайлович и размашисто сел в плетеное широченное кресло.

Сел и Виктор Иванович, и только тогда, совсем почтительно, на краешек стула, сел Токо-токо.

— Витя, ты послушай, у Макария-то что было! Хе-хе-хе! Волосы дыбом!

Иван Михайлович понизил голос, подмигнул:

— Панихиду служили наши купцы об убиенном Стефане.

— О каком Стефане?

— О Стефане Балмашеве — о нашем, саратовском, который прикончил министра Сипягина. Уму помраченье!

Виктор Иванович откачнулся на спинку кресла, поднял левую руку, будто хотел защититься.

— Не может быть!

— Совершенно справедливо, — поклонился Токо-токо.

— Да как же так?