Человек и Церковь. Путь свободы и любви

«Не знаю, удастся ли мне описать по порядку, каким образом я познакомился с одним из прелестнейших в мире созданий. Я счастлив и доволен, а значит, не гожусь в трезвые повествователи.

Это ангел! Фи, что я! Так каждый говорит про свою милую. И все же я не в состоянии выразить, какое она совершенство и в чем ее совершенство; короче говоря, она полонила мою душу.

Какое сочетание простосердечия и ума, доброты и твердости, душевного спокойствия и живости деятельной натуры! Все эти слова только пошлый вздор, пустая отвлеченная болтовня, не отражающая ни единой черточки ее существа. В другой раз… нет, не в другой, а сейчас, сию минуту расскажу я тебе все!»

И. Гёте.

Страдания юного Вертера

И как бы родители ни переживали за своих детей, они просто обязаны дать им свободу. В этом и заключается смысл настоящей любви. Любить – значит доверять. Свобода всегда подразумевает огромный риск, но ее отсутствие – это отсутствие любви. В каком-то смысле родители всегда оказываются перед сложнейшим выбором. Им надо предоставить своему взрослеющему ребенку свободу, но не как форму безразличия – мол, делай что хочешь, мне все равно, – а именно как знак доверия и любви. Безусловно, они имеют полное право на свое мнение о молодом человеке или девушке, с которыми встречается их чадо, но на этом их участие заканчивается. Можно сказать: «Нам очень нравится эта девочка, нам будет приятно, если ты придешь с ней к нам в дом, надеемся, мы познакомимся и подружимся». Но можно признаться и в обратном: «К сожалению, нам кажется, что ты ошибаешься, посмотри внимательнее, прислушайся к себе, приглядись к этому человеку, это может быть неправильным и опасным для тебя». И все.

А дальше – то самое родительское послушание. Когда мы переживаем, молимся и плачем. Молимся и плачем. И надеемся на лучшее.

В нашей повседневной жизни есть вещи, на которые мы или не обращаем внимания, или считаем их неизбежным, а потому простительным злом. И тут в некоторых вопросах неодобрение священника вторично, поскольку, например, использование мата негативно не столько в религиозном, сколько в этическом аспекте. Сквернословие – это прежде всего нарушение норм – приличия, общежития, общения. Матерная речь неприемлема, поскольку она оскорбительна. И именно в этом аспекте религиозное сознание, как предтеча этики, рассматривает сквернословие как грех.

Кроме того, матерные слова в той или иной мере эксплуатируют сексуальную сторону человеческой жизни, которая в религиозном сознании табуирована. Причем эксплуатируют ее самым грубым образом, и в качестве объекта сексуальных спекуляций здесь выступает в основном образ матери. Поэтому во всех отношениях мат – это нарушение общепринятых норм поведения, а с религиозной точки зрения – и заповедей. Прежде всего, заповеди любви, целомудрия, отношения к родителям и т. д.

Но есть и еще кое-что. Дело в том, что с древних времен подобный лексикон использовался в заклинаниях. Предшественник матерного ругательства – проклятье. В русский язык эти слова вошли в основном в период татаро-монгольского ига. Некоторые из них постепенно стали словами бранными и грубыми, а другие оставались вполне употребимыми и неосуждаемыми. Например, слово бл-дь используется даже в церковно-славянских текстах. В акафисте Пресвятой Богородице есть такой текст: «Оставивший Ирода яко блядива неведущи пети аллилуйя». В этом смысле блуд, бл-дь и заблуждение – однокоренные слова.

Похожая история со словом хер

. На самом деле это название буквы «х» в дореформенном русском алфавите. От ее написания образовалось слово похерить, т. е. перечеркнуть, – совершенно цензурное, получившее, однако, в наши дни ругательную коннотацию. Дело в том, что его корень хер стал заменять матерное слово, которое начинается с буквы «х».

Сегодня многие не просто используют мат в речи, а практически разговаривают на нем. Резко возросший уровень употребления брани говорит о мощнейшей десоциализации общества. Мы опустились на более низкую ступень не просто общения, а развития. Нам уже сложно изъясняться нормальным языком. Мат становится привычным способом коммуникации, люди воспринимают друг друга как объект для унижения и оскорбления. К сожалению, признаки плебейского сознания и деградации заметны на всех уровнях общества, от президента до простого рабочего.