Человек играющий

Зловеще потрескивали костры, разбазаривая свет и тепло в окружающее пространство. Я с горечью смотрел, как превращаются в пепел драгоценные дрова, и думал, что случайно или нет, по собственной воле или без таковой, но задуманный эксперимент мы все же осуществили... И от этого жизнь наша на острове казалась еще глупее, чем прежде, и утром опять нужно было лезть в бухту и тащить грязные дрова для утреннего костра.

Костры догорали и дружно принялись дымить. Дыма в темноте видно не было, но он нестерпимо разъедал глаза. Холодно, неуютно стало на острове. Мы успели привыкнуть к свету и теперь едва различали силуэты.

Силуэт хибары, силуэт палатки. Издалека палатка казалась непрочной и сиротливой, сиротливой же тенью рядом с ней стояла Чапа. И такими же сиротливыми представились мне две наши беспомощные фигурки на острове в милю площади, маленькими и никчемными посреди безграничного и холодного пространства безразличного к нам космоса!

От отчаяния и дыма очень хотелось плакать, и, наверное, я плакал. Рядом со мной сидел Лот, молотил по ракушечнику кулаком и спрашивал безжизненное небо: "Почему?! Почему?!" Вокруг нас на расстоянии в пятнадцать задуманных нами метров дотлевали красные пятна костров. "Волентэм дукунт фата, нолентэм трахунт" - "желающего судьба ведет, нежелающего тащит". Как и следовало ожидать, ничего не произошло. Ничего не случилось и потом, когда костры окончательно догорели.

"ВИДЕЛИ ЛОДКУ, НО ОНА ПРОШЛА МИМО ОСТРОВА".

Когда вернулись силы, мы спустились к палатке.

Что еще оставалось делать? Чапа увязалась следом.

- Ты как знаешь, а я так больше не могу! - Лот взял одеяло и пошел ночевать под маяк. Я видел, как он уходил: рассерженный, обиженный, бледная тоненькая фигурка. Чапа лезла в палатку. Я ее не пускал.

Я бы тоже пошел под маяк, но палатку оставлять было нельзя, тут были наши последние пожитки.

Чапа все-таки влезла в палатку и теперь крутилась, располагаясь поудобнее. Так мы и устроились: брат где-то под маяком, а мы с собакой в палатке. Я засыпал и думал: чем же я так сильно и перед кем провинился, что даже лодка, которой суждено было пройти рядом с островом, нас не заметила? Что мы наделали такого, что вынуждены теперь переживать массу неприятностей, которые даже не приснятся человеку на материке!

А материк - вон он - рукой подать. День хода на лодке. Если считать миля в час. И это с грузом. А если без груза? Часов десять - может быть, даже меньше.

Но это в том случае, если не будет ветра. А если будет?

Внезапный шторм - обычное для этих мест явление - тот случай, о котором не очень хотелось думать. Мне же хотелось думать о чем-то приятном, о маме, например. Мы ей, конечно, потом все расскажем, и она, конечно, будет нас ругать, наверное даже кричать... Но пусть крик, лишь бы нам добраться до этого крика...

Я начал проваливаться в сон, и опять появилось уже испытанное чувство неприятной раздвоенности. Мне, как и в прошлую ночь, показалось, что, с одной стороны, я лежу в палатке, а с другой - совершенно отчетливо вижу голубой, залитый светом месяца ракушечник, по которому ступают мои босые ноги. Я потянулся к дневнику,- при этом движении ракушечник качнулся и пропал, но потом появился вновь,- и начал писать:

"Я ЛЕЖУ В ПАЛАТКЕ. ЭТО Я ЗНАЮ НАВЕРНЯКА. И В ТО ЖЕ САМОЕ ВРЕМЯ Я УВЕРЕН, ЧТО НАВЕРНЯКА ХОЖУ ПО БЕРЕГУ. ЭТО НЕ СОН, ТАК КАК Я НЕ СПЛЮ. (ЕСЛИ ЭТО ВСЕ-ТАКИ СОН, УТРОМ НЕ БУДЕТ НИКАКОЙ ЗАПИСИ В ДНЕВНИКЕ.) Я СТОЮ... ВОТ МОИ НОГИ ПОДОШЛИ СОВСЕМ БЛИЗКО К ВОДЕ. Я ИХ ОТЧЕТЛИВО ВИЖУ. Я ВИЖУ, КАК В БЕРЕГ ТКНУЛАСЬ И ОТОШЛА ДОСКА С ГЛУБОКОЙ БЕЛОЙ ЦАРАПИНОЙ ПОПЕРЕК. Я ВСЕ ВРЕМЯ СМОТРЮ СЕБЕ ПОД НОГИ, БУДТО БОЮСЬ ОСТУПИТЬСЯ, И ЭТО ПОНЯТНО-НА БЕРЕГУ ТЕМНО. ВОТ МОЙ ВЧЕРАШНИЙ СЛЕД, УЖЕ НАЧАВШИЙ ЗАРАСТАТЬ ПЛЕСЕНЬЮ. Я ТРОГАЮ ЕГО НОГОЙ, ПРИМЕРЯЯ: МОЙ ЛИ? ЗАЧЕМ Я ЭТО ДЕЛАЮ - МНЕ НЕЯСНО. Я ДАЖЕ НЕ ХОЧУ ЭТОГО ДЕЛАТЬ, НО НОГА ПЛОТНО ВХОДИТ В СЛЕД.

ВОТ Я ПОВЕРНУЛСЯ ОТ ВОДЫ И ИДУ ВДОЛЬ БЕРЕГА. ГОРИЗОНТ ТЕМНЫЙ, СПРАВА НА НЕБЕ ЗАДЕРЖАЛСЯ КАКОЙ-ТО ПОЛУСВЕТ. ИСЧЕЗ. ИДУ ДАЛЬШЕ... ВСЕ ЭТО Я ВИЖУ СОВЕРШЕННО ОТЧЕТЛИВО. ЕЩЕ НЕДАВНО ШОВ НА ПОЛУ ПАЛАТКИ МЕШАЛ МНЕ, ТЕПЕРЬ ОН ИСЧЕЗ. Я СТОЮ НА БЕРЕГУ ОДИН И КУРЮ. В ВОДУ С ШИПЕНИЕМ, КОТОРОГО Я НЕ СЛЫШУ, А ТОЛЬКО КАК БЫ УГАДЫВАЮ, ЛЕТИТ СИГАРЕТА, И Я ЛЕЗУ В КАРМАН ЗА НОВОЙ. ЧЕРКНУЛА СПИЧКА, ВСПЫХНУЛА У МЕНЯ В РУКАХ, И Я ВИЖУ БОРТ НАШЕЙ ЛОДКИ И ТЯНУ К НЕМУ РУКУ. ИДУ ДАЛЬШЕ, НО ЧЕМ-ТО ЗАЦЕПИЛСЯ ЗА ТОРЧАЩЕЕ В СТОРОНУ ВЕСЛО, И ОНО МЕНЯ НЕ ПУСКАЕТ. ЧЕМ Я ЗАЦЕПИЛСЯ? ЭТО ОЧЕНЬ ВАЖНО!

Я НАГИБАЮСЬ... И БОЛЬШЕ НИЧЕГО НЕТ".

Я опять совершенно отчетливо ощутил себя в палатке рядом с Чапой. Назавтра решил порасспросить Лота, не было ли с ним чего-нибудь подобного?

А утром... Утром Лот лежал под маяком и мирно похрапывал. Я даже не смог его сразу растолкать.

- Вставай, лежебока! - сказал я.- Пора завтрак готовить. Что у нас на сегодня?

Лот поднялся, размялся и нагло ответил:

- А я не знаю!

Я напомнил ему, что если моя забота - поддерживать огонь, то его готовить пищу. Он потянулся и побрел к костру.

Случайно бросив взгляд на его ноги, я увидел распоротую от кармана вниз до лодыжки штанину.