Безголовые могли приходить в комнату, но больше ничего не могли делать, потому что Мак-Хэл принес странное ружье с толстым барабаном, которое никогда не промахивалось, даже если Мак бежал и одной рукой стрелял, а другой тащил Хэла для безопасности.
Удовлетворенный, насколько это было для него возможно, Хэл погрузился в беспокойный сон.
Он проснулся от прикосновения холодных пальцев, обхвативших его и поднимавших из теплой постели.
— Я передумал, — закричал Хэл, отбиваясь, — я не хочу никакого…
— Чего — никакого?
— Мороже… — Хэл замолчал, когда узнал голос матери. Смутно ощущая, что он только что избежал страшной опасности, он позволил ей надеть на него белье и прочую одежду, а сам в это время зевал, жмурился и пытался вылезти, как бабочка из кокона, в другой день.
— Ты слабо завязываешь туфли, я сам завяжу.
— Хорошо, сынок, но поторопись.
Услышав что-то необычное в голосе матери, Хэл внимательно поглядел на нее. Жирное лицо было бледнее обычного, глаза красные. Внезапно, встревоженно, он взглянул на часы: чуть больше шести.
— Лисса!
— Да, сынок?
— В чем дело?
— Ничего. Твоя тетя Бетия останется у нас на некоторое время. Правда, мило?
— Да, пожалуй, — неуверенно сказал он. Бетия была на четыре года старше его, и он злился, что у нее взрослый титул — тетя. Он встречался с ней в среднем раз в год и не имел особенного желания увидеть ее снова. Но у него были подозрения, что случилось что-то неладное.
— А дед Гренобль тоже приедет?
— Нет.
Слово было почти рыданием, и Хэл неожиданно понял, что случилось.
— Он умер?
— Да.
Хэл вспомнил далекую и непонятную фигуру деда.
— Кто его убил?
— Хэл! — Мать взяла его за руку. — Люди могут умереть и без того, чтобы их кто-нибудь убивал.
— Могут?
Хэл бегло рассмотрел эту идею, но отбросил ее, как явное вранье, на чем, похоже, держится вся структура общества взрослых. Он знал, что жизнь бесконечна, если какая-нибудь сила не оборвет ее. Темная сила. Хэл позволил отвести себя вниз, где ему дали горячего молока и пирожков. Отца не было. Через несколько минут армейский лимузин с заспанным солдатом за рулем подъехал к дому. Хэл сел с матерью на заднее сиденье, и они поехали, не дав никаких указаний шоферу. Хэл занялся механикой движения, громоздкой и бессмысленной механикой развивающегося мира. Он прижался к матери и следил, как заря гасит лунные обломки, пока машина мчалась на север, к Центру.
Внезапно с ним оказался Мак — или он сам стал Маком, — Хэл не знал этого точно и удивился, потому что здесь не было опасности. Затем он вспомнил, что Мак в последнее время стал появляться чаще, и каждый раз было ощущение, что важное, большое дело осталось не сделанным. От Мака Хэл и научился называть мать Лиссой — так он думал о ней, когда был Хэлом-Маком, но называл ее так нечасто, потому что это имя, казалось, пугало и расстраивало ее.
На этот раз присутствие Мака ощущалось сильнее, чем раньше, и Хэл сделал так, как советовал доктор Шроутер, когда Хэл в последний раз был в клинике: он постарался приблизиться к Маку, погрузиться полностью в его мозг до тех пор, пока мысли Мака не станут как бы его собственными. Первое, что он узнал, — Мак видел мать совсем другой. Она была гораздо тоньше, чем на самом деле, глаза ее были живыми и она умела смеяться. Был также намек на любовь более чувственную, чем мог понять Хэл.
Очарованный, он погружался все глубже. Он начал чувствовать, как сила Мака вливается в его вены. Умственные горизонты колыхались и отступали, облачаясь в доспехи тайн и чудес Вселенной. Хэл-Мак возбужденно и неровно дышал, проникая дальше. Он видел космические корабли с черными крыльями, погибающих в сражении людей, затем пришло воспоминание о боли, и Хэл в страхе отступил…
Знакомое ощущение горячей мочи, текущей по ногам, вернуло его к действительности. Он пытался удержать поток, но не сладил с ним и вздрогнул, когда напряжение ушло из его тела.
— О, Хэл! — тревожно произнесла мать. — Ты опять обмочился?
— Оставь меня в покое. Все в порядке.
Он знал, что она обнаружит ложь, когда осмотрит гигроскопическое белье, но все что угодно лучше, чем бесполезная дискуссия. Мать решала любые проблемы, предлагая конфету. Хэл хмыкнул, заметив, что она лезет в карман своего пальто.
— Вот, сынок. Ты любишь шоколадные батоны? Ты не успел как следует позавтракать.
— Спасибо. — Он машинально взял подарок.
— Твой дедушка был стар и болен, Хэл. Он не хотел бы, чтобы ты расстраивался…
— Я вовсе не расстроен! — с жаром сказал Хэл. — Меня это мало беспокоит.
— Хэл! Так нельзя говорить!
— Но это правда. Раз он был таким старым и больным, для него самое лучшее…
— Хватит!
Хэл пожал плечами, когда шоколадный батон был выхвачен из его несопротивляющихся пальцев, и через секунду услышал шуршание: мать сдирала с батона обертку. Мальчик прижался к толстой обивке лимузина и закрыл глаза.