Человек из Кемерово

Моя главная неафишируемая профессия заключается в том, что в случае возникновения серьезных проблем могут пригласить в качестве эдакого посредника. Обе стороны высказывают накопившиеся претензии, представляют факты и принимают озвученное мной решение. Третейский судья, который может проследить за выполнением вынесенного вердикта. Как со Штырем чуть не сцепились, так и пошло. Он первым пришел, не сумев с авторитетами в соседней губернии договориться. Заплатил за полученный итог. Ну и закрутилось.

Почему именно я? Потому что местные говорят: Разин судит по-справедливости. Нет в нем лжи. Не связан он какими-либо обязательствами с любыми группировками в Кемерово и за пределами. Меня даже в Юргу разок приглашали. И дважды разбирался с клубке противоречий между обитателями пригородов и опричниками. Трижды меня за эти годы убивали. Но я возрождался, возвращался домой и карал тех, кто поднял руку на «человека из Кемерово». По итогам — у меня сложилась определенная репутация. О которой та же Нахаловка только догадывается, но ощущает дремлющего внутри зверя, как чувствуют бредущего мимо медведя-шатуна волки и шакалы.

И беру я за свои услуги немало, что позволяет жить без головной боли о хлебе насущном. Было бы желание — я бы мог в самом деле огромный особняк купить на Кузнецком. Хотя смысла особо не вижу. Мне вполне хватает маленькой баньки во дворе, широкой кровати с теплым одеялом и песни лягушек в запруде за забором.

Проблема только в том, что обо мне знают не все. И вот такие скороспелые купчики-миллионщики не понимают, с чего бы это вдруг с калекой раскланиваются.

Вздохнув, расставляю все точки «над и».

— Значит так, сударь. Я был против, когда мне заявили, что в гараж что-то сгрузят. И предупредил, что никакой ответственности нести не буду. Но вам наплевать на хозяина и вломились на подворье без спроса. Это — раз… Два — у вашего начальства работает много людей с излишне длинным языком. Разболтали о грузе. Вот милиция и нагрянула с обыском. Кстати, насколько мне известно, там еще Сыскной Приказ подключился, поэтому краситель вы точно назад не сможете выкупить… И на сладкое, что может чуть-чуть утешить… Властям не выгодно устраивать скандал и уважаемого купца в холодную тащить. Насколько мне известно, накладные убрали под сукно и официальных претензий по контрабанде выдвигать не станут. Нашли ящики где-то на улице неподалеку от моего дома. Нашли и на склад уволокли. Потом вместе с остальным конфискатом реализуют или вообще в центральные губернии отправят.

— Как это — отправят?

— Так. На поезде. Это такая штука с грузовыми вагонами. По железной дороге едут, с охраной и грозными сопроводительными бумагами. Чух-чух, стук-тук. Три дня — и на месте… — Смотрю на недовольную рожу и ощущаю, что настроение поднимается. Ничего страшного, попозже отобедаю. Зато, как говорят мои соседи: сделал гадость и на душе радость.

— Слушай, ты… Думаешь, Никифор Леонтьевич это так спустит? Типа — ты обгадился и в наваленную вонючую кучу серьезного человека рожей тыкать будешь?

— На «ты» мы с вами, сударь, не беседовали. И на брудершафт не пили. Поэтому потрудитесь выбирать выражения. Что касается кучи… Вы там говорили про те самые десять процентов? Так вот. Я человек спокойный и за каждую ночь долг увеличивать не стану. Но в следующий понедельник до девяти утра те самые пятнадцать тысяч должны быть выплачены. Никаких векселей и прочего мусора. Звонкой монетой. Или я найду время и загляну в гости к господину Суханову лично. Для урегулирования возникшего недопонимания. В качестве моральной компенсации.

* * *

Увы. Что хозяин дурак, что помощников таких же подбирает. Пока гость тащил из кармана револьвер, я чуть довернул спрятанную под столешницей железку и потянул за спусковой крючок. Ничего летального, что вы! Исключительно обрез двуствольного ружья, где вместо картечи заряжены резиновые шарики с нанесенными на них серебрянной нитью рунами. Местное производство, опричники подобным пользуются для разгона одаренных и не очень. Синячину оставляет размером с кулак. Но главное — после попадания такой дуры в брюхо любой разумный скрючивается и разевает рот, словно выброшенная на берег рыбина. Дышит через раз и слезы от нестерпимой боли льет. Ну и про пистолет забывает, само собой.

Выбравшись из кресла, подошел к Баканину, полюбовался результатом. Силен мужик, еще дергаться пытается. Зря он, на самом деле. Потому что я люблю хороших клиентов, кто с антиквариатом на огонек заходит. И совершенно не люблю безмерно борзых и потерявших края уродов. Как четверка залетных, кто еще до ремонта пытался меня ограбить. Я их сдал милиции. Потом целый месяц улыбался, когда меня приглашали для профилактических бесед в местный околоток и с грустью рассказывали, что обезвреженных преступников лучше привозить с целыми костями, а не сипящими от боли отбитыми кусками измордованного мяса.