Человек из красного дерева

И потянул на себя дверь, и вошёл, а там – вторая дверь, такая же тяжёлая, и за ней в ноздри ударяет ладан, и слышно пение, но угадать, что́ поют, я не могу, в ушах свист, голова кружится, взгляд едва проницает коричневый полумрак притвора, где несколько женщин вертят в руках только что купленные свечи, я хочу сделать ещё шаг, но ноги не идут, неприятно дрожат колени, и эта дрожь пугает больше всего, вдруг упадёшь тут, от страха завоешь – и назад, ползком, как змея, и тебя примут за одержимого или за сумасшедшего, но всё-таки я делаю этот шаг, хотя дух мой весь сжался, и сам я тоже как бы ссыхаюсь, такой человечек на полусогнутых, опустивший плечи и голову, прижавший руки к груди, похожий на бедного просителя, явившегося к большому начальнику, и ещё один шаг совершаю, и придумываю себе цель: дойти до прилавка и что-нибудь купить, образок или ту же свечу, – но тут же вспоминаю, что денег-то у меня и нет, всё раздал нищим, до копеечки высыпал, – и на этой мысли ломаюсь, воля иссякает, раз денег нет, так и нечего тут больше делать, и я разворачиваюсь, и вот уже ноги не только перестают дрожать, но сами несут меня вон, и я выскакиваю под небо, через обе двери, единым ходом, и бегу мимо ожидающего меня Читаря, не сказав ему ни слова.

Он догоняет меня, когда я уже шагаю назад, к площади.

Хорошо, что колокола умолкли.

– Тебе не надо было этого делать, – говорит Читарь.

– Я почти вошёл. Я буду ещё пробовать. Вдруг получится.

Мы обошли площадь дальним краем, не спеша, – понемногу она заполнялась людьми и автомобилями, – и я успокоился. От пережитого страха остался осадок, да и тот исчез быстро. Время лечит ото всего, любую боль вымывает, в этом его бесценное свойство.

Наоборот – я вспомнил, зачем приехал, и мой дух взмыл. Осталось меньше получаса – и у меня начнётся другая жизнь.

14

Наконец мы оказались за забором, а потом на просторном складе. Нас встретил человек в робе, лохматый и равнодушный, он проверил мой паспорт и накладную; в глубине склада зажужжал погрузчик, оранжевый механизм на маленьких чёрных колёсах; железные лыжи привезли ко мне и поставили на пол деревянный ящик, метр на два.

Лохматый в робе подошёл к ящику с топором в руке, размахнулся и вонзил топор под крышку, собираясь её отодрать, – но я подскочил и отстранил его.

Он пожал плечами и отошёл.

Я вытащил из-за спины шабер и отодрал верхнюю часть. Сначала вонзал железо, потом пальцами стал тянуть, от нетерпения.

Внутри, в деревянных стружках, лежала моя заготовка.

Целое бревно сандалового дерева, диаметр ствола в верхней части – не менее тридцати семи сантиметров.

Мои колени снова задрожали – на этот раз от восторга, теперь я боялся не упасть на пол, а, наоборот, подпрыгнуть к потолку, и понял, для чего мне нужно было то хождение в церковь: чтоб сейчас острее переживать счастье.

Читарь тоже подошёл.

Мы положили ладони на поверхность заготовки и погладили.

– Очень красивая, – сказал Читарь. – Как будто драгоценная.

– Она и есть драгоценная, – сказал я. – Она крепкая, почти как железо. Этот ящик, в принципе, нам не нужен, даже если мы её уроним, на ней не будет никаких царапин.

– Заберём и ящик тоже, – сказал Читарь. – Мне пригодится.

Эх, подумал я, даже он, лучший друг, ничего не понимает; я сделал такое огромное дело, получил, наконец, драгоценный товар, доставленный с противоположного конца планеты, – а он думает про ящик.

Мы не стали тянуть ни минуты. Снова заколотили крышку, теми же гвоздями. На этой крышке произошёл обмен документами: лохматый в робе и ещё один, назвавшийся директором отделения, раскинули свои накладные, я показал свои, мы стали возиться с актами приёмки и передачи, заполняя их от руки и переправляя друг другу. Пока оформляли, Читарь подогнал машину к воротам склада. Погрузчик не смог вдвинуть ящик в задний отсек нашей “Каравеллы”, – пришлось заталкивать вручную, втроём: лохматый помог.

В предвкушении, в сладкой лихорадке я сел в кабину; поехали домой.

Что чувствует профессиональный преступник, мечтавший украсть миллион – и вот укравший его, и готовый его потратить?

Я чувствовал то же самое.

Читарь угадал моё состояние и поздравил меня, и мы пожали друг другу руки.

На выезде из города у обочины стояла полицейская машина, двое инспекторов, уже с утра имевших усталый вид, размахивали жезлами, останавливая машины одну за другой. Я испугался, что сейчас нас тоже тормознут, и проверят груз; документы у меня в идеальном порядке, но, если человек в погонах попросит открыть ящик – придётся тогда объяснять, так, мол, и так, массив сандалового дерева, направляюсь в деревню Чёрные Столбы.

Сандаловое дерево возят по этой дороге, мягко сказать, не каждый день. Инспектор наверняка запомнит и любопытный груз, и меня, – а мне бы этого не хотелось.

Но мы, к счастью, проскочили, нас только проводили глазами.