– Я просидел одну ночь. Потом отпустили. Нет доказательств.
– Но ты мне признался! И я всё рассказала следователю.
– Этого недостаточно. Ты не понимаешь, как работает система. Твой рассказ не был занесён в протокол – это была оперативная информация. Потом её должны проверить, отработать, а уж потом – подключаются дознаватели, следователи, возбуждается уголовное дело и так далее.
Гера враждебно усмехнулась.
– Ты много про это знаешь.
– Слишком много, – сказал я. – Давно живу.
– Ты изменился, – сказала Гера. – Когда я увидела тебя, там, в твоём доме, в первый раз – ты был другой. Ты был мягче и добрее.
– Всё меняется, – ответил я. – И мне нравится меняться. И мои братья тоже меняются, я это вижу. Мы становимся настоящими смертными. Постепенно, понемногу. Видишь – я даже курить умею. И я научился сопереживать.
Снял пиджак, накинул ей на плечи; захотел обнять, прижать, согреть, пусть не настоящим теплом, а деревянным – неважно; едва удержался.
Она не поблагодарила, смотрела в сторону.
– Простишь меня? – спросил я.
– Нет, – ответила она и выбросила окурок в темноту. – Не могу.
– Ладно, – сказал я. – Но это всё равно случится. Нельзя носить в себе гнев, он будет разъедать тебя изнутри.
Гера плотнее завернулась в мой пиджак.