Человек из ночи

— Вы знаете, — говорил он, — растения вырабатывают оксигенум в зернах хлорофилла. Через «устьица» — изумительный по конструкции прибор-автомат — листья поглощают из воздуха це о два — углекислоту — и выделяют кислород. В атмосфере издавна образовался известный баланс этих газов. Но появился человек. Наступил промышленный век. На фабриках и заводах сжигается все больше кислорода. И будет сжигаться еще больше. Следовательно, можно предполагать, что наступит время, когда воздух обеднеет живительным газом. И — тогда что же? Смерть всему живому? Нет, так механически рассуждать нельзя! Ведь при сжигании угля, нефти, дров в атмосферу поступает огромное количество углекислоты, столь необходимой растениям. Поэтому, анализируя этот процесс диалектически, в движении и развитии, мы должны сделать вывод: одновременно будет идти процесс обогащения воздуха кислородом за счет развития растительности, или, другими словами, его убыль будет пополняться в результате человеческой деятельности. Но в какой мере? Вот и встает вопрос, кардинальный вопрос для исследователя природы! Ответить на него сейчас наука не может. Нужна, очень многое еще познать, и прежде всего в жизни самого растения. Но ответить на него надо будет обязательно! Может быть, этот ответ кроется в тайне фотосинтеза, в зерне хлорофилла… Однако очевидно — не только. Во всяком случае, как одно из возможных решений, — подчеркну: как одно лишь, — это охрана растительного царства нашей планеты. Рациональное использование лесов прежде всего. Ведь именно леса поставляют в атмосферу Земли наибольшее количество кислорода…

…В конце мая было последнее занятие практикума по ботанике. Было оно коротким. Анастасия Ивановна Келлер всем нам поставила зачет. А затем поразила новостью: профессор Келлер переводится в Москву и скоро уезжает. Сдавать зачет по курсу общей ботаники нам придется профессору Козо-Полянскому…

Профессора Козо-Полянского, также биолога и ботаника, я никогда не видел. Он читал морфологию и систематику растений на старших курсах. Однако знали мы о нем многое. Его лекции студенты называли блистательными. И слушать их валили валом. Говорили также, что это сухой человек, «застегнутый на все пуговицы», и с ним запросто не поболтаешь.

С грустью мы попрощались с Анастасией Ивановной. Она тоже не скрывала, что не хочется ей покидать Воронеж.

— Москва. Это, знаете, не для меня, — говорила она. И нам казалось, что действительно эта тихая, скромно одетая, худенькая женщина там, в столице, будет одинокой.

Скоро пришло трудное время сдачи зачетов по основным дисциплинам.

Мы с Артемом Вакилянцем то у него в каморке в домике над рекой, то в аудиториях сидели над учебниками и конспектами с утра и до вечера.

Первым был зачет по химии профессору Думанскому. Сдали. Второй — по зоологии, профессору Сент-Илеру, — тоже. Труднее дался зачет по анатомии человека, профессору Остроумову. Но и этот рубеж мы перевалили благополучно. Осталось сдать зачет по курсу общей ботаники неизвестному Козо-Полянскому. Этот экзамен страшил нас больше всего. Может быть, именно потому, что мы не знали Козо-Полянского.

За день до зачета я пришел заниматься к Вакилянцу. Он мрачно сказал:

— Ты как хочешь, а я больше нэ могу. Голова не варит. Идем гулять. А потом — он, этот профессор, знаешь, реакционер! Зачем мне к нему? Вот посмотри…

И он протянул мне маленькую книжечку. На обложке значилось: «Профессор Б. М. Козо-Полянский. «Сумерки жизни».

Я раскрыл книжечку, пробежал глазами первую страничку и уже не мог оторваться.

Артем ушел. А я остался сидеть на его покрытой ковром койке, под видавшей виды шашкой на стене, до тех пор, пока не прочитал последнюю фразу. Она помнится мне всю жизнь: «Сумерки животного мира наступили — близится вечер».

Страшная это была книжка!

На ее страницах ученый размышлял над проблемой развития жизни на Земле. Жизнь зародилась миллионы лет назад. Прошла много ступеней развития, от простейших форм ко все более и более сложным. Но чем удивительней и усложненней по своей структуре и функциям становились биологические типы, тем труднее им было существовать. Поэтому отмирали, отпадали от генетического древа жизни отдельные его ветви. Например, исчезли гигантские ящеры. И в конце концов жизнь, делал страшный вывод автор, должна исчерпать самое себя!

Книжка написана была очень убедительно и ярко. Это усиливало впечатление от высказанных в ней мыслей.

«А как же человек? Он ведь тоже биологический тип и должен вымереть сам по себе? — думалось мне. — А как же с прогрессом человечества? Мировой революцией? Нет, он, этот Козо-Полянский, и вправду реакционер!»

Когда я пришел домой, брат взглянул на меня и сказал:

— Ты даже почернел от своих занятий. И глаза у тебя дурные. Пойдем вечером на лещей, за Лысую гору.

Я согласился.