— Вениамин Иванович Мигуля, верно? — начал допрос Виталий Викторович, макнув перо в чернильницу-непроливайку.
— Верно, — отозвался Веня, демонстративно закидывая ногу на ногу, тем самым демонстрируя, что никакого уважения к собеседнику в милицейских погонах, сидящему напротив, он не испытывает. Столь вызывающее поведение свойственно отпетым уркаганам. Неужели этот пацан от них «науки» поднабрался? Те так могли себя вести, многие из них полжизни за решеткой провели, но вот почему так себя вел этот, едва оперившейся малец, было не совсем непонятно. Весьма интересно разворачивается допрос, посмотрим, что он принесет.
— Не подскажете, где вы были ночью с пятнадцатого на шестнадцатое апреля этого года? — сдерживая неудовольствие, спросил майор Щелкунов.
— А где ж мне быть-то? — ухмыляясь, ответил Мигуля. — Дома, конечно, был, спал без задних ног!
— Кто может подтвердить ваши слова?
— Бабка моя старая.
— Бабка? — переспросил Виталий Викторович.
— Ага, — кивнул парень. — Она самая.
— Хорошо… А где ваши родители? — задал новый вопрос Щелкунов.
— Нема родителей, — развел руками Мигуля и нахально уставился в лицо майора: — Еще вопросы имеются?
— Нет, — с легкой улыбкой ответил Виталий Викторович, внутренне собираясь дать допросу иной настрой.
Те, кто знал Щелкунова, внутренне подобрались бы и поостереглись, поскольку столь любезная улыбка не сулила ничего хорошего и означала крайнюю собранность майора и полную готовность нанести ответный удар. Развязного молодого урку следовало поставить на место. «Хотел, чтобы тебя поучили хорошим манерам? Что ж, тогда изволь!»
Улыбку майора милиции Веня счел за слабость и вызывающе усмехнулся: «Вот так с ними надо себя вести! Только такое обращение они и понимают!»
— Почапал до дома я, с утра не жрал! Кишки сводит! Бабка картошки наварила, — поднялся Мигуля.
— Не торопись. У меня еще один вопрос…
— Ну что там еще? — протянул Вениамин.
— Присядь пока.
С недовольным видом качнув головой, Мигуля сел:
— Если только ненадолго.
— Не переживай, ненадолго… Тут вот какое дело, имеется свидетель, который видел тебя возле дома доктора Гладилина в ночь на шестнадцатое апреля. Как раз в ту ночь, когда его убили, — промолвил Щелкунов, отмечая у Мигули непроизвольные движения лицевых мышц.
— Знаю я этого вашего свидетеля, — ухмылка Мигули сделалась еще шире. — Ему в обед сто лет. И что он, старый хрыч, мог видеть в окно ночью? Еще, небось, и в подпитии немалом был?
— Не торопись, это еще не все, — вкрадчиво произнес Виталий Викторович, не спуская с лица Вени глаз и пропустив последние его слова мимо ушей. — Тебя узнала дочь доктора Гладилина.
— Да как она могла меня узнать, когда Конь ее два раза топором по башке приложил… — возмущенно брякнул было Мигуля и тотчас прикусил язык.
Яркая краснота мгновенно разлилась по лицу парня, будто проходивший мимо маляр со всего маху плеснул на него алой краской из своего ведра. Как Мигуля проклинал себя в этот момент за свою несдержанность!
Ах, мусор, подловил все-таки!..
Умеют мусора своими милицейскими приемчиками нужные слова из допрашиваемого вытянуть. Выжидать тоже умеют, когда ты расслабился и уже не ждешь какого-то коварства, а потом в нужный момент скажут то, что заставляет сболтнуть лишнее, после чего становишься обвиняемым.
И как же он мог дать маху, чтобы мусору такое ляпнуть! А ведь предупреждали кореша: «Будь всегда начеку, не сболтни лишнего!» Время вспять не повернуть, а сказанного не воротишь!
Щелкунов удовлетворенно хмыкнул и, продолжая в упор смотреть на парня, задал один из главных вопросов:
— Кто такой Конь?
Красный как вареный рак Веня молчал. Закинутую ногу, которой он демонстративно покачивал, смиренно поставил на пол, — как-то оно само получилось, ладони положил на колени. Сидел, как школьник, который панически боялся вызова к доске. Однако сейчас перед ним был не строгий школьный учитель, что поставит двойку за невыученный урок, а человек, обличенный немалой властью, от которого зависит его дальнейшая участь.
— Говори, иначе будешь один отвечать за оба убийства, я тебе это быстро устрою, — подстегнул вконец растерявшегося Мигулю Виталий Викторович (куда только подевались прежняя Венина бравада и наглость). — За всех лямку будешь тянуть…
— Конь — это кличка. По-настоящему зовут его Игнат Коноваленко, — наконец разлепил губы Веня, что далось ему явно с трудом. Отвечать одному за всех очень не хотелось. Тем более что он лично никого не убивал… — Это дружок Сени Шиловского, моего родственника по матери. Вернее, по ее сестре. Троюродный брат он мне… А Конь этот, Коноваленко то есть, недавно освободился, — сказал Мигуля, сильно волнуясь. — Страшный тип…
— Кто был с вами третий, Сеня Шиловский? — уже догадался майор Щелкунов.
— Он самый, — тихо произнес Веня и опустил голову. Сдавать Шиловского было тяжелее, нежели бывшего зека Коноваленко. Все же родня. Однако сейчас лучше говорить все, что от тебя ждут. Иначе кранты! С этим майором, судя по всему, шутки плохи…
— Кто убивал? — строго спросил майор Щелкунов.