Человек из Скотланд-Ярда

— Должно быть, он не жил в Англии долго. Я лично хотела бы вернуться в Ниццу. Если бы не дядя Тимоти, твой отец не стал бы возражать против того, чтобы мы остались там до июня. О, Джоан, подумай, через два года я смогу иметь мои несчастные 400 фунтов и делать с ними все, что захочу. Дорогая, ты просто себе не представляешь, как мне надоели эти периодические вызовы дяди Тимоти.

Она открыла сумочку, вынула конверт, а оттуда листок бумаги и прочитала торжественным голосом:

«Моя дорогая Нэнси! Я советую вам вернуться 8-го апреля и поселиться в апартаментах, которые найдет для вас подходящими мисс Мандель.

Преданный вам Тимоти Уэллс».

Она спрятала письмо обратно в сумочку.

— Я их все храню. В 21-й день моего рождения я пошлю их в Музей Виктории и Альберта персонально с мисс Мандель. Подумать только! Никогда больше не получать его напоминаний! Я просто делаюсь больна от его советов — когда мне надо уезжать и когда возвращаться!

— А зачем ты это делаешь? — спросила Джоан. — Это твои деньги, а он не родной твой дядя, и ты живешь в пределах этих 400 фунтов, не так ли?

— В пределах их? — мрачно переспросила Нэнси. — В прошлый день Благовещения этот добрый человек информировал меня, что я экономила по 50 фунтов в год в течение десяти лет, а когда я написала ему, что это очень умно с моей стороны и что в таком случае, я хотела бы купить себе пальто из бобра, как у тебя, я не услышала в ответ ни слова. Конечно, он не мой дядя. Я зову его так потому, что это раздражает мисс Мандель.

Джоан рассеянно смотрела в туман за окном.

— Я хотела бы иметь хоть 100 фунтов в своем распоряжении, — сказала она.

Нэнси покачала головой.

— Нет, дорогая. Ты имела родителей. По крайней мере, у тебя до сих пор есть отец, а мой был убит на войне или что-то в этом роде. Мандель толком не знает. Мама умерла, когда мне было три года, и дядя Тимоти каким-то образом унаследовал меня, поместил в школу, где я пробыла до прошлого года. Я думаю, они послали бы меня в Кембридж или Оксфорд, но боятся, что я сделаюсь «синим чулком».

Джоан хихикнула.

— Нет, право, Джоан, никто не был со мной достаточно порядочен до тех пор, пока твоя мать не спасла меня в Фокскрофте прошлой весной и не взяла меня к себе домой. Это были первые каникулы в моей жизни, не ставшие кошмаром. Я всегда ненавидела конец учебного года. Я думаю, что они разрешили мне уехать только потому, что твоя мать была дочерью вице-канцлера. Они позволили мне это первый раз в жизни.

— Мама была «славным парнем», — сказала Джоан задумчиво. — И отец тоже, — добавила она лояльно. — Но времена изменились, бесполезно отрицать это. Ты знаешь, иногда я думаю, что ничего хорошего не выйдет, если папочка опять женится, и теперь, когда встречаются женщины вроде той, за которой он ухаживал в Ницце, я ужасно пугаюсь.

— Но это было бы великолепно! Тогда ты и я смогли бы нанять квартиру с Мандель, охраняющей нас. Как вы думаете, мисс Мандель?

Эта фраза была адресована женщине лет 45, которая в этот момент вошла в купе.

— Простите, Нэнси, я не слышала. Я выходила, чтобы организовать завтрак.

— Джоан и я собираемся женить мистера Артурингтона, а потом вместе с вами нанять квартиру на Парк-Лейн и веселиться.

Мисс Мандель улыбнулась.

— Превосходная идея. Но думаю, что мистер Артурингтон не будет очень доволен, а мистер Уэллс не позволит.

— Когда мне исполнится 21 год, дядя Тимоти может отправляться к дьяволу. Это будет так приятно: пойти прямиком на Линкольн-Инн, постучаться в дверь и сказать ему об этом. Если бы ему не было тысячи лет, то он знал бы, что ни одну девушку нельзя безнаказанно подавлять так, как он это делает со мной. Пожалуй, он этого не знает, и надо ему об этом телеграфировать.

Обе они — Нэнси и Джоан — видели старого поверенного, который унаследовал заботу о Нэнси вместе с остатками сильно уменьшившегося состояния, при одном памятном обстоятельстве. Мисс Мандель чувствовала неловкость от этого разговора и обрадовалась, когда Джоан переменила тему.

— Между прочим, — сказала она, — Памела и Кейт вчера вернулись в город.

— Чудесно! — воскликнула Нэнси и, вдруг понизив голос, наклонилась вперед. — Ты знаешь, в последний раз, когда я была в городе, Кейт сказала, что ее тетя находится в руках евреев.

— Каких евреев?

— О! обыкновенные евреи. Ты знаешь этот сорт. Люди, которые одалживают тебе тысячу фунтов и берут семьсот процентов, а затем идут к твоему мужу, и он платит.

— Это шантаж?

— Нет, нет! То, когда горничная крадет твои письма от любовника…

— Нэнси! — перебила ее мисс Мандель с ударением.

— О, я забыла, что вы здесь! Но, во всяком случае, это совершенная правда, что мисс Баррет в руках евреев. Она потеряла прошлой весной целую массу денег. Кейт говорит, что их дом — это настоящая бойня.

— О, Нэнси!

— Это правда, мисс Мандель. Кейт говорит, что ее тетя и дядя целыми днями не разговаривают друг с другом.

— Но это нельзя называть бойней.