Человек из телевизора

Путешествовать с Эвелиной было легко и приятно. Она на раз решала все бытовые вопросы, не отходя от кассы. Ей как будто нравилась быть в гуще людей, быть в гуще событий. Она весело без натуги подступала к любой очереди, очаровывала ее своим задиристым обаянием (мужиков своей внешностью, женщин своей мужской уверенностью, старушек вежливостью) балагурила, предъявляла какие-то паспорта, удостоверения, запросы и письма, наконец, не просила, а гипнотически повелевала с улыбкой (возможно на самом деле гипнотизировала непокорных), и для нее открывали любую бронь.

Они полетели сначала в Москву, и в самолете Черников после двойного обеда (съел порцию девушки) спал на плече Эвелины. Потом перелет в Симферополь на разрозненных местах (взяли билеты какие были), и это раздельность-разъединенность только сильнее сближала их. Он оглядывался на нее, а она всегда его видела впереди себя.

Они успели на последний троллейбус в Ялту, чехословацкая «шкода» неслась по горной трассе, и в приоткрытое окно врывался еще теплый вечерний воздушный шквал с запахами морского бриза, можжевельника, кипариса.

В Гурзуфе совсем стемнело, когда они, высадившись с троллейбуса, доехали на автобусе на «пятак — пяточок». Вечер был все тот же бархатный, отдыхающие стекались по тропам на набережную, танцевали по санаториям, возвращались последним катером из Ялты.

Черников соображал, как отреагирует хозяйка его комнаты — Мария на его возвращение, но повел Эвелину наверх по крутой улочке к знакомому дому.

— Смотрите, вернулись! — воскликнула женщина, возникшая из темноты, — что не понравилось в Ленинграде? Холодно? Снова сорвались сюда?

Эвелина с усмешкой, которую нельзя было различить в темноте, молчала.

— Вернулись, — вздохнул Черников — Свободной комнаты нет?

— У меня точно нет. У Валентины вчера постояльцы уехали. Только будет дороже.

— Дороже только деньги.

— Ну, ждите. Сейчас позову Валентину. Леночка, вам так идет этот джинсовый костюмчик! Вы в нем как блондинка из АББА.

— Так, так, — Эвелина вышла из тени, — Не ожидала от вас Черников такой прыти. Значит, соблазнили известную девушку. Ленинградку из Петербурга. Что скажешь: был в Советском Союзе секс или нет?

Валентина прибежала, сама принесла им ключи, наверное, ей не терпелось разглядеть костюмчик на «Ленке».

Гурзуфский вечер пока только набирал обороты. Не сидеть же в этом сарае с кроватями. Черников, Ганская не сговариваясь, пошли в сторону моря, это значит, спускаясь вниз. Темнота поглотила прибрежный когда-то татарский поселок. Крутые узкие улочки из средневековья, как горные тропы контрабандистов. Черников, то и дело, придерживал Эвелину на крутых поворотах, и сильнее сжимал ее неожиданно податливую ладошку и пальцы, и не видел ее лица, ощущал только близкое содвижение, прикасание, шорох гравия, подавленный смех, и полное дежа вю, тех вечерних прогулок с Ленкой.

А на набережной горели огни, звучала музыка.

Возле бочки пивного бара их окликнул Гуревич:

— Ребята! Давно вас не видел. Позавчера только провожали! Как там в Питере? Дождь со снегом? Пойдемте ко мне. Сегодня пьем «Столовое красное Алушта 70 года».

Эвелина снова с усмешкой взглянула на Черникова:

— Никогда не пробовала Алушту 70 года. Как, впрочем, и шестьдесят девятого и семьдесят первого.

Вино было замечательным, как и компания. Шесть или семь человек, постоянно присутствующих, кто-то уходил, приходил. Так что мелькнуло десять — двенадцать лиц. Драматург и в будущем очень популярная киноактриса (об этом факте судить могли только Черников). Два художника, один математик и кто-то еще.

Леночку-Эвелину взяли с пол оборота на абордаж два близнеца студенты (плакал по ним институт культуры и картошка в совхозе). Один из них неплохо пел, другой, играл на гитаре (четвертый курс театрального). Они исполнили парочку песен из этого — год не прошло — премьеры известного новогоднего фильма. В перерывах не забывали подливать в бокал Эвелине, и были так куртуазны и артистичны, что казалось, театральное представление сошло со сцены сюда на веранду.

Эвелина почувствовала себя настоящей женщиной и была сейчас обаятельней, красивее молоденькой будущей кинодивы, сидевшей там, у двери под покровительством драматурга. Эвелина с какой-то усталой загадкой опытной женщины, сначала просто кивала, усмехаясь краешком глаз, а потом вдруг заговорила медленно и с апломбом.

— Хорошо поете мальчики. Этот фильм больше, чем это время. Его будут полвека показывать каждый раз перед новым годом. Он сам, наверное, превратится в счастливый нелепый радостный новый год. Мы постареем, поменяется климат, забудут — какой был партийный съезд, и даже исчезнет страна, а мы все равно будем встречать новый год по этому фильму.

— Вы немного загнули — исчезнет страна… — вздохнул Гуревич.

— Да и про партийный съезд не надо так всуе. — рассмеялся один из близняшек.

Время было не немного, а много за полночь. Они поднимались по улочкам к своему жилью. Остановились на одной из террас. Присели на камни ограждения.

— Слушай, я посмотрел…Ведерникова в 85 умрет.