Я оглянулся, как скучающий человек, к которому обратилась незнакомая женщина в незнакомом месте, то есть с надеждой. Ведь мне не дано было знать — может, это Брижит Бардо рядом. Я дал возможность своему лицу изобразить смущение, прежде чем отвести взор. Доктор Мариасси не очень-то изменилась с тех пор, как мы виделись. Конечно же, прошло всего несколько часов, но иным женщинам за этот срок удается преобразиться, сменив одежду и макияж.
Наша ученая дама была облачена в тот же неуклюжий твидовый костюм. Зачесанные назад волосы, отказ от косметики и очки в тяжелой оправе по-прежнему придавали ей вид нервной учительницы — старой девы. Она сменила лишь одно — туфли были на высоких каблуках. Стол и тусклое освещение не способствовали точной оценке, но сложилось впечатление, что ее ножки не так уж плохи.
Однако улыбка у нее была ужасной. Она явно страдала от мысли, что приходится мне улыбаться. А может быть, ей просто трудно выдавить улыбку. Эта мысль подбодрила.
— Да, мадам, забавная идея, — ответил я. — Интересно, за какой же срок совершается полный оборот?
Это также было частью подготовленного диалога. Я предоставил возможность, в соответствии с родом ее научных занятий, снять часы и засечь время. Так как бар совершал полный круг за четверть часа, то к тому времени мы могли бы почувствовать приязнь, к тому же результат предстояло перепроверить, а там я уже мог бы предложить и выпить со мной, а потом еще и еще разок, затем же попросить сжалиться над бедным приезжим из Денвера, которому решительно некуда себя девать в Новом Орлеане, где он никого и ничего не знает, вплоть до того, где можно вкусно пообедать.
Вполне приемлемое начало для случайного знакомства, ко разворачивалось все действо как-то вяло и натянуто. Мне казалось, она улавливает это. Я надеялся, что ей хватит смекалки достать сигарету, чтобы предоставить мне возможность оказаться джентльменом со спичками, пока мы не перешли к чему-нибудь более серьезному. Тут я припомнил, что курение она не одобряет. Я смотрел, как Оливия напрягается, чтобы произнести следующую фразу, и уже предвкушал, что прозвучит она столь же убедительно, как объяснение ученика причины пропуска урока, как вдруг заметил — от двери за нами наблюдает мужчина.
Он этого отнюдь и не скрывал. Он просто стоял и открыто разглядывал нас столь пристально и серьезно, что я понял — это он и есть. Ни малейших сомнений не возникло. Вы безошибочно их определите, обученных профессионалов, людей того же ремесла, что и у тебя самого. Нет, лицо его не было знакомо, он повстречался впервые. Его фотографии еще не имелось в досье с первоочередными делами, точнее, пока не имелось. Но занимался он тем же, что и я, это уж наверняка. Такие люди запоминаются с первого взгляда.
Это был огромный мужчина средних лет, лысый и с ушами торчком — словно симметричные ручки декоративной вазы, но сам-то он отнюдь не служил только декорацией. Он оставил впечатление просто великолепного уродства за те секунды, в течение которых я позволил себе смотреть на него. Дольше глядеть я не осмелился. Может быть, его инстинкты не столь развиты, как мои. В этом случае можно надеяться, что он меня не раскусил, а просто фиксировал в рабочем порядке, как и любого другого, кто вступил в контакт с его объектом — Оливией Мариасси.
Оставалась еще возможность, пусть слабая, пока Мариасси еще окончательно себя не выдала. Девственная интеллектуалка должна быть немного неуклюжей, смело обращаясь к незнакомцу в баре. Но я не мог долее рисковать — ее натянутые улыбки и заученный диалог позволили бы догадаться, что наша встреча не случайна.
— Извините, — сказал я отрывисто и отвернулся именно в тот момент, когда она заговорила.
— Официант!
Поднимаясь, я заметил, что лицо Оливии окончательно побледнело. Еще бы, она еле выдавливала из себя слова этого мерзкого представления, как вдруг это чудовище лишает ее заранее расписанного сценария. Ничего, это могло сойти за реакцию скромницы, легким заигрыванием которой вдали от родных пенатов пренебрегли. Я надеялся, что у нее хватит ума заказать бокал вина, как у любой другой на ее месте, чтобы скрыть свое смущение перед окончательным бегством. Я так же надеялся, что она помнит: ей следует направиться прями ком в свой номер и оставаться там, заперев дверь, — именно это вменялось в обязанность в том случае, если что-то не сработает.
Заплатив по счету и удаляясь, я сознавал, что это все равно выглядит неубедительно. Он сел за угловой столик. Казалось, в нашу сторону больше и не глянул, но я-то знал, что он ничего не упускает из поля зрения. Он, конечно же, будет искать подставное лицо, дублера; все указывало — пора сматываться. Нет, не станет он наблюдать сегодня с рвением большим, чем вчера или, возможно, завтра, а просто-напросто, как положено, всегда готов отметить все необычное. Он обязан это делать. От этого зависит работа и жизнь.