Человек из Высокого Замка

Через несколько минут раздался стук. Дверь отворилась, и вошел невысокий японец средних лет.

— Вы иностранец? — спросил он Бэйнса. — Я хотел бы убедиться в кредитоспособности господина, — проговорил он, запирая дверь изнутри.

Бэйнс протянул японцу бумажник. Тот взял его и, усевшись, принялся изучать содержимое. Его внимание привлекло фото девушки.

— Какая красавица, — сказал он.

— Моя дочь, Марта.

— Мою дочь тоже зовут Марта, — сообщил японец. — Она сейчас в Чикаго, учится на пианистку.

— А моя вскоре выходит замуж.

Японец вернул Бэйнсу документы и выжидательно замолчал.

— Я здесь уже две недели, — объяснил Бэйнс, — а господин Ятабе до сих пор не появился. Мне необходимо знать, приедет ли он, а если нет, то как мне действовать дальше.

— Прошу вас наведаться завтра во второй половине дня, — ответил японец и встал. Поднялся и Бэйнс. — До свидания.

— До свидания, — ответил Бэйнс. Он вышел из кабины, вернул брюки и покинул универмаг.

«Однако все заняло не так уж много времени, — думал он, шагая в толпе прохожих. — Неужели он и впрямь успеет получить информацию до завтра? А ведь ему еще нужно связаться с Берлином, передать запрос, но прежде зашифровать его. Надо надеяться, успеет».

Жаль, не сообразил связаться с агентом раньше. Мог бы тогда и не переживать столько. Похоже, чтои риска особого не было, прошло все гладко. Фактически потребовалось не больше пяти-шести минут.

Бэйнс медленно шел по улице, задерживаясь у витрин. Самочувствие его существенно улучшилось. Он остановился перед витриной второсортного кабаре с выцветшими, засиженными мухами снимками голых белых женщин. Их отвисшие груди напоминали спущенные мячи. Бэйнса это зрелище настолько позабавило, что еще некоторое время он глазел на фотографии, не обращая внимания на спешащих прохожих, которые непроизвольно задевали его на узкой улице.

Наконец ему хоть что-то удалось сделать. Наконец-то!

Какое облегчение!

Откинувшись на спинку сиденья, облокотившись о подлокотник дверцы, Юлиана погрузилась в чтение. Небрежно, одной рукой, Джо управлял машиной. Это не требовало от него особых усилий, и они уже преодолели большую часть пути. Из радиоприемника доносился один из тех слащавых мотивчиков, которые обычно исполняются в пивных.

На какое-то мгновение он привлек внимание Юлианы.

«Свирель или волынка, — машинально отметила она. — Наверняка одна из этих приевшихся бесчисленных полечек, которые, по сути, все на один мотив».

— Кич, — заявил Джо, когда музыка смолкла. — А знаешь, я ведь немного разбираюсь в музыке. Сказать тебе, кого по праву можно назвать великим дирижером? Ты его, наверное, и не помнишь. Артуро Тосканини.

— Не знаю такого, — ответила она, не отрываясь от чтения.

— Он итальянец. Однако после войны немцы так и не позволили ему дирижировать. Причина — его политические убеждения. Его уже нет в живых. А этого фон Караяна, неизменного дирижера Нью-Йоркского Филармонического общества, вспоминаю с содроганием до сих пор. Нас заставляли посещать его концерты всем общежитием. А тебе, должно быть, известно, что любят итальянцы. — Он взглянул на нее. — Ну, как тебе эта книжка?

— Очень увлекательная.

— А я люблю Верди и Пуччини, — продолжил о своем Джо. — В Нью-Йорке нас пичкали этим помпезным Вагнером или каким-нибудь Орфом; а эти еженедельные принудительные посещения Мэдисон-Сквер-Гардена, глупейших представлений, организованных нацистской партией, с их неотъемлемыми атрибутами — штандартами, литаврами, фанфарами и пылающими факелами. С последовательным изложением истории арийской расы и тому подобной псевдопросветительской чепухой; и все это непременно декламировалось, — как же, ведь произносить такое с обычной интонацией нельзя: как-никак, подлинное искусство… Ты бывала в Нью-Йорке до войны?

— Да, — ответила она, не отрываясь от чтения.

— Тогда ты должна помнить те по-настоящему прекрасные театры. Я знаю, мне рассказывали. А теперь с театром то же, что и с производством фильмов — всем заправляет берлинский концерн. Я уже тринадцать лет в Нью-Йорке, но за все это время ни разу так и не довелось посмотреть приличный спектакль или мюзикл…

— Не мешай мне читать, — попросила Юлиана.

— И в книжном деле та же монополия, — продолжил, будто не слыша ее, Джо. — Единственный издательский концерн со штаб-квартирой в Мюнхене. В Нью-Йорке теперь только печатают. По сути, он превратился в одну большую типографию. А ведь до войны этот город по праву считался центром мирового книгоиздания, по крайней мере, многие так утверждают…

Юлиана, заткнув уши пальцами, с головой ушла в чтение лежащей на коленях книги. Она дошла до того места, где описывалось поистине фантастическое телевидение. Особенно ее восхитил отрывок, где речь шла о крошечных телеприемниках, предназначавшихся для отсталых регионов Африки и Азии.