Человек. Книга. История. Московская печать XVII века

Перерыв в деятельности анонимной типографии в сочетании с давно известными фактами из истории отечественного книгопечатания – отъездом из Москвы Ивана Федорова и Петра Мстиславца и недолгой деятельностью печатни Никифора Тарасьева – явно свидетельствует об утрате московскими властями во второй половине 1560-х гг. интереса к книгоизданию, хотя причины этого охлаждения к новшеству и конкретные его проявления, по всей видимости, навсегда останутся в области гипотез.

«Беспечатный» период, видимо, продолжался в Москве около двух десятилетий – до 1589 г., когда здесь возобновилась издательская деятельность, ставшая с тех пор (за исключением периода 1611–1614 гг.) практически бесперебойной. Вероятно, к этому же времени следует отнести и возобновление (или начало) деятельности печатни в Казани. По времени это совпало с учреждением патриаршества в России и с возведением Казанской епархии в ранг митрополии. Представить, что типография могла действовать в Казани, когда ее не было в Москве, чрезвычайно трудно. Правда, как уже говорилось, в 1577 г. на короткое время приступает к работе печатный двор в опричной столице Ивана Грозного – Александровской слободе, но приурочить возобновление или начало работы казанской типографии к этому событию нет достаточных оснований.

«Тетрати» – явно первое издание казанского печатного двора (как по бумаге, так и по полиграфическим приемам), к тому же оно не могло выйти в свет раньше последних месяцев 1579 г. Между тем события последнего этапа Ливонской войны, исключительно неблагоприятного для Московской державы, явно не способствовали подобного рода предприятиям, – возможно, именно этим вызвано прекращение деятельности Слободской типографии. Таким образом, как бы ни хотелось видеть в издании Службы Казанской иконе непосредственный отклик на явление чудотворного образа, увидевшего свет сразу после события (как полагал А. А. Турилов), от этой идеи, безусловно, следует отказаться.

Вероятнее всего, книгопечатание в Казани возродилось примерно в те же годы, что и в Москве, где это произошло в 1588 г. Для епархии, как уже было сказано, возведенной с учреждением в России патриаршества в ранг митрополии, дополнительное прославление одной из главных святынь (которыми она была пока небогата) оказывается весьма актуальным. Тем более во главе епархии встал человек, причастный к судьбе святыни с момента ее явления, – митрополит Гермоген (возведен в архиерейское достоинство 13 мая 1589 г.). Поэтому середина 1589–1590 гг. представляется наиболее вероятным временем возобновления деятельности анонимной типографии. У нас также нет оснований категорически отвергать и возможность перевоза «штанбы» в Казань по инициативе новопоставленного архиерея и немедленное начало ее деятельности на новом месте. С этим вполне согласуется и дата вклада «тетратей» в сольвычегодский Благовещенский собор, как уже говорилось, между февралем 1589 г. и февралем 1604 г. Столь скромный вклад, как тридцати л истное издание (сделанный хотя и слугой, но не чьим-нибудь, а Никиты Строганова), имел, разумеется, смысл и ценность в качестве новинки; не будь этого вклада, ктиторы собора в силу своего положения и связей, несомненно, вскоре получили бы издание другим путем.

Но, как это ни парадоксально после всего сказанного выше, в настоящее время нет полной уверенности в том, о каком именно издании идет речь в Сольвычегодской описи.

В том же 1987 г., когда В.П.Бударагин получил драгоценный том Триоди цветной с фрагментом одноименного безвыходного издания, И.В.Поздеевой посчастливилось найти в Казани второй экземпляр Службы Казанской иконе, проливший новый свет на историю казанского книгопечатания и судьбу анонимной типографии, но отнюдь не упростивший, а, пожалуй, еще более осложнивший ситуацию.

Памятник находится в составе сборника-конволюта конца XVI – начала XVII в. из коллекции Государственного объединенного музея Республики Татарстан в Казани (№ 9475), в котором занимает первые 28 листов[746]. Первоначально издание состояло, очевидно, из 30 листов, из которых утрачены первый и последний[747].

Уже беглого ознакомления с казанской находкой достаточно, чтобы убедиться, что речь идет не просто о втором экземпляре, а о другом издании Службы Казанской иконе, отличном от содержащегося в синодальном конволюте. При этом новое издание почти на равных правах с описанным выше может претендовать на то, что в Строгановской описи упомянуто именно оно. Для краткости в дальнейшем будем именовать их по месту хранения экземпляров изданиями Синодальным (С) и Казанским (К).