Человек, который боялся жить. Путешествие к своему внутреннему «Я», которое заставит вас измениться… если вы захотите измениться

Помню, как я вставал утром полным сил и энергии с нетерпеливым желанием начать новый день. Первое, что я делал, – шел в спальню родителей, потому что просыпался очень рано. Тихонько я пробирался к ним в кровать и устраивался между ними. Сейчас я понимаю, что они притворялись и прекрасно знали, что я рядом, но мне нравилось думать, что они не знают, ведь я так старался прокрасться незаметно.

Когда они открывали глаза, я сразу же прикидывался, что сплю, а они делали вид, что верят. «Давай, Маркос, просыпайся… Бедный мальчик, он очень устал», – говорили они в шутку. Это меня очень смешило.

В какой момент мы теряем эту невинность? Когда решаем, что к жизни надо относиться серьезно?

В детстве не нужно было быть правильным, притворяться, все было так, как мы видели, и если другой ребенок был некрасивым или толстым, то ничего не мешало нам сказать ему об этом; если он не умел играть в футбол, мы ставили его на ворота; если у него были вши, мы обзывали его блоховозом… Жестоко или искренне? Если бы только взрослые были искренни со мной, а не говорили мне то, что я хотел услышать, и одобряли мои глупости…

Иногда мы могли причинить боль, но самое главное – мы умели любить. Мы постоянно целовали кого-нибудь. Сказать «я тебя люблю» было для нас самым простым делом. Мы умели прощать. Злость длилась пару минут, а если кто-то начинал кривить рожи, наш плач автоматически переходил в звонкий смех.

Больше всего мне нравилось то, что не было обид: как только злость проходила, все возвращалось в норму. Это было поразительно – уметь прощать в считаные минуты, мгновенно забывать и не испытывать обиды. Помню, как учительница меня строго отругала, даже наказала, и я горько плакал из-за этого, а через двадцать минут уже обнимал ее как ни в чем не бывало.

Дружба носила безусловный характер, в ней не было никаких правил. Ты приходил в парк, и все дети там сразу становились друзьями, не требовалось никаких специальных представлений. Когда время игр заканчивалось, мы просто прощались, а иногда и не прощались. Нам было неважно, что мы больше не увидимся. Во время игры мы были взаимно полезны, служили интересам друг друга, и это было то простое звено, которое объединяло нас, потому что в детстве люди существуют для того, чтобы помогать тебе и быть частью твоей вселенной. Люди не принадлежат нам, мы просто пользуемся ими.

Холод начинал усиливаться, а моя легкая льняная куртка мало защищала от порывов ветра, то и дело налетавших на меня, нарушая своим свистом окутавшую меня неземную тишину.

Я сунул руку в карман, достал небольшую фляжку, открутил крышку и сделал хороший глоток виски. Алкоголь в последнее время был моим самым верным другом… по крайней мере, с его помощью удавалось смягчать остроту переживаний и на какое-то время взбодриться. Однако теперь даже алкоголь не мог меня поддерживать: видимо, организм привык, а может быть, страдания становились все сильнее, поэтому облегчить их было невозможно.

И вот этот момент настал. Я набрал полные легкие воздуха и после долгой паузы выдохнул. Огляделся вокруг, внимательно изучая каждый уголок: не хотелось упустить ни одной детали. Вдруг на меня нахлынула тоска. Я не знал почему, ведь это было именно то, чего я хотел. Осознание того, что это будет мой последний взгляд на мир, последнее, что я увижу, сделало этот момент особенным, уникальным, возвышенным.

Мои ноги затекли от долгого пребывания в одном положении. Часы показывали два часа ночи. Я не знал, сколько времени там провел… может, два часа, а может, три. Это не имело большого значения.

Как можно дойти до такого состояния, объяснить сложно. Я сам не мог этого понять. Знаю только, что это то, чего я хотел. Трус или храбрец? Не знаю, как другие, а я считаю, что, конечно же, трус. И самым печальным было то, что я был не против, чтобы меня таким запомнили.

В голове сразу же, как вспышка, возник образ мамы. Она, как обычно, сидит в кресле и вяжет крючком. Она молода и красива. От ее лица исходит особое сияние. Я чувствовал ее, словно она на самом деле была здесь. Как же мне ее не хватало!

По щеке скатилась слеза, которую высушил ветер. Я не мог без волнения думать о своей матери, ведь она была единственным человеком, который любил меня в этой жизни: она отдавала мне всю свою любовь без остатка, как это делают матери, не требуя ничего взамен и не ожидая благодарности. Нет смысла об этом рассуждать, это ничего не изменит… Настоящее такое, какое оно есть.

Обстоятельства привели меня сюда, теперь нет смысла их перечислять, их было так много, что я не знаю, с чего начать. Я настолько измотан, что даже ни о чем не жалею, воспринимаю все это как один сплошной провал: я просто вышел из игры побежденным, плохо играл и проиграл. Думать сейчас о том, что я мог сделать, чего не сделал и почему, просто не имеет смысла.