— Честно говоря, в мои объятия упала, ища поддержки и утешения, вдова, а не замужняя женщина. Я сам убеждал ее в том, что она понапрасну тратит свою молодость и красоту, ожидая человека, исчезнувшего навсегда. Таким образом, царица отдалась мне, считая себя вдовой, а следовательно, по сути дела, здесь нельзя говорить об измене. Всякие слухи о возвращении Агамемнона действительно ходили, но широкий парус его корабля с изображением синего льва ни разу не показался на горизонте. Но вот однажды царь явился. Меня предупредили заранее, и поначалу я решил выйти ему навстречу и вызвать на честный бой — возле старого колодца у большой дубовой рощи было как раз подходящее поле. Я мог бы затаиться среди деревьев, прикрыв свои доспехи ветвями, а потом налететь на него, крича свое имя. Но затем, по здравом размышлении, мне пришло в голову другое: гораздо лучше встретить его на главной лестнице дворца и преградить дорогу в дом, который он считал своим, но который ему уже не принадлежал. По моему приказу на лестнице развесили на веревках белье Клитемнестры, надушенное фиалками: хотелось раздразнить царя посильнее, чтобы гнев ослепил его, так легче справиться с ним и нанести смертельный удар. Затем я тщательно выбрал себе место на лестнице — это было не что иное, как засада, — и приказал нанести насечки на пятую ступеньку, именно там я задумал подстеречь врага: предки Агамемнона устроили в подвале бассейн с морской водой, и лестница всегда оставалась влажной и скользкой. Я играл длинным мечом, держа его в правой руке; мою фигуру освещали четыре фонаря с цветными стеклами, а кроме того, чтобы придать дополнительную торжественность картине, на перилах лестничной площадки сидел верный слуга и раздувал ручные мехи: казалось, дует западный ветер и колышет гребень длинных перьев на моем шлеме. Наконец появился Агамемнон: два плаща скрывали его гигантское туловище, на лице была маска, в одной руке — топор, в другой — меч.
— Вы поговорили? — спросил Эвмон, внимательно следивший за повествованием.
Этот момент не пришел в голову Эгисту. Пожалуй, стоит заказать Филону Младшему текст сцены, чтобы его можно было читать другим царям, если они заедут в гости.
— Я спросил, кто смеет в сей полночный час вооруженным нарушать покой мирной четы, которая, съев на ужин бульон из голубей, отправилась в постель и ожидает, что к ним слетит сон (ведь его всегда рисуют с крылышками), не желая предаваться любовным утехам, ибо по обычаям греков в тот день начинался пост. «Уйди прочь обивать другие пороги!» — закричал я. Он не ответил, да, думаю, и не мог бы сделать это, даже если бы захотел: во время своих долгих странствий в землях варваров Агамемнон забыл язык предков. Мой враг зарычал по-львиному и бросился на меня.
— Когда ему случалось простудиться, рык ему особенно удавался! — заметила Клитемнестра.
— Итак, Агамемнон зарычал и бросился на меня, — продолжил Эгист. — Разве хитроумного человека нельзя считать героем? Я рассчитывал на то, что третья ступенька всегда была покрыта соленой влагой, и на то, что его ботинки подбиты гвоздями. На моих губах заиграла улыбка, мне не удалось сдержаться. Случилось по-моему: на третьей ступени он поскользнулся и, падая, подставил под удар спину. Клинок вонзился ему прямо в сердце, и больше царь уже не рычал.
— Твоя хитрость достойна Улисса, — сказал Эвмон, который хорошо знал классику.
— К тому же он сбрил свою русую бородку, — добавила Клитемнестра, — я ему этого никогда не прощу!
Гость взглянул на Эгиста, а тот пожал плечами.
— Женщины — таинственные существа! — изрек фракиец. — В моих краях многие изучают повадки существ женского пола, как-нибудь вечером я вам об этом расскажу.
III