Человек, который хотел понять все

Так или иначе, но, начиная с этого момента, неприятности пошли на убыль семимильными шагами. В Институте скандал уладился за два дня: Давид сумел переквалифицировать танины действия из уголовно-политических в антиобщественные. Ну как, если бы они с Ж.Кумысниковой подрались на рынке, а не при исполнении той служебных обязанностей. И как Давиду такие дела удавалось проворачивать?! (Глупый Бегемот даже стал капать, что это подозрительно — уж не кэгэбэшник ли он скрытый?… Да только Таня знала, что не кэгэбэшник, и Бегемоту дала заслуженный отпор.) Кстати, Давид этой историей Таню ни разу не попрекнул, ни единым словом! Но все равно она чувствовала себя виноватой — и, как провинившаяся собака, заискивающе вертела хвостом, подскуливала и тыкалась в его руки мокрым холодным носом …

Остальное уладилось как бы само собой. Ж.Кумысникова из милиции свое заявление забрала (сказав лейтенанту Муравьеву, что поганку Глебову простила). В райкоме обошлось не так гладко: после трехсторонних переговоров (Таня — райком — Министерство Культуры РСФСР) все до одной картинки пришлось таскать на утверждение ко второму секретарю. И он-таки с десяток зарубил, зараза, включая одну танину любимую — «Дачу для Зобицкой» … ну, здесь уже ничего не попишешь! Неожиданно упорными оказались институтские комсомольцы: тягали Таню на проработки три раза, требуя сказать, как дошла до жизни такой. Таня не говорила, а лишь презрительно смотрела в окно, — в результате чего из комсомола вылетела. Ну, и плевать — она на дипломатическую работу не собиралась.

Единственная проблема возникла с Иваном — неожиданно заинтересовавшимся, почему зам. директора по науке член. -корр. Фельдман стал спасать м.н.с. б. /с. Глебову из лап всемогущего КГБ. Однако реальных фактов у Ивана не имелось, и он, ворча, удовлетворился таниным объяснением, что, «видно, хороший человек — Фельдман, раз за правду вступился». Таня считала такую версию событий логичной, а главное, правдивой — однако предпочла бы не рассказывать мужу ничего вообще. Что, к сожалению, было невозможно, ибо работали они в одном и том же Институте.

Последним отголоском бури явился приказ о строгом выговоре м.н.с. Глебовой, появившийся через неделю на доске объявлений возле отдела кадров. Они даже не лишили ее премии! Шагая домой в тот вечер по Страстному бульвару, Таня глубоко вдыхала влажный осенний воздух и думала, что, несмотря на темноту, сырость, холод, болезни, убожество, нищету и несвободу, жизнь всех людей — счастлива и удивительна. Да, именно всех людей, всех людей на свете! — ибо ее собственная, отдельная мера счастья не делала Таню счастливой вполне.

В тот день ей исполнялось двадцать три года.

* * *

Таня села на постели и подогнула колени под подбородок: Господи, почему она не может спать? Что сейчас — ночь, утро?… Почему задернуты шторы? Она медленно подобралась к краю кровати и спустила босые ноги на пол — где тапочки? А где халат? Завернувшись в теплый байковый халат из шкафа, она подобрала с пола мокрое полотенце и отнесла в ванную. Теперь что? Несколько секунд Таня простояла в нерешительности … нет, забыла.

Ну, и Бог с ним …

Волоча ноги по керамическим плиткам пола, она прошла в гостиную, включила электрокамин и рухнула на белую овечью шкуру перед самым радиатором. Потом обвела взглядом комнату: элегантная мебель, цветы в букетах, картинки на стенах: одну нарисовала сама, две выбрала на выставках … Сколько сил ушло на обустройство дома — а Малыш так ни разу и не посмотрел. На что это все теперь? «Съеду. — с озлоблением подумала она, — В двухкомнатную квартиру, как всю жизнь прожила.»

«А чего ж тогда Иван от тебя ушел, если ты его так защищала, да лелеела?»

Танины воспоминания. Часть 5

Первым — под влиянием жизни с Иваном — изменился танин стиль рисования.

Прежде всего, рисовать она стала лучше — и не только за счет естественного прогресса, но также и потому, что Иван указывал ей ошибки. В этом смысле ему не было равных: бросит один взгляд на картинку, а потом ткнет длинным тонким пальцем в угол и скажет: «Положи здесь тень погуще.» Его советам Таня следовала беспрекословно — ни разу не ошибся. Жаль, что сам не рисовал, — когда она смотрела его старые картинки, так только расстраивалась.

А вот оценить уже законченную картинку Иван не мог — так как мыслил категориями «правильно — неправильно», а не «хорошо — плохо». Здесь уже не было равных Давиду: не будучи художником, тот обладал идеальным вкусом, да и трезвой головой впридачу (Таня всегда у него спрашивала, сколько за картинку просить, если объявлялся покупатель).