Человек, который хотел понять все

Но почему потаенно?… Почему он должен что-то таить?… И какой странный запах: притягивающий и отталкивающий одновременно… он ведь как-то связан с голосом?

Франц попытался сесть прямо.

«Дай-ка ему нашатыря», – отчетливо проговорила женщина, принося и утоляя боль одновременно. «Не надо», – слабо отозвался Франц. А что здесь делает это уродливое чудовище, грубо схватившее его за плечо?

Но заостренный запах нашатырного спирта все-таки вонзился ему в переносицу, и все сразу стало отчетливым и ясным.

Сколько часов прошло с начала допроса, Франц не понимал, хотя почти все время был в сознании. Боль приходила волнами, и каждый раз казалось, что следующий вал захлестнет с головой… но откуда-то открывались новые силы. И тут же поднималась новая волна, немного выше предыдущей…

– Не получится ничего, госпожа Следователь, – Горилла говорил несоответственно высоким, гнусавым голосом, – если вы, по-прежнему, не хотите ему… того… – он выпустил плечо Франца и повернулся к стоявшей тут же Женщине, -…в общем, резать.

– Пока не хочу, – коротко ответила Женщина.

– Как пожелаете, – с ноткой неодобрения отозвался Горилла.

По сравнению с началом допроса, в комнате произошел ряд изменений. Почти все хирургические инструменты были перепачканы в крови и свалены в раковину умывальника, дверцы шкафа – распахнуты настежь. На одной из полок шкафа, выдвинутой наподобие стола, лежали щипцы с тянувшимся от них электрическим шнуром, кожаный потертый кнут, набор окровавленных струбцин и тесемочная сбруя с длинными металлическими шипами. На столе остывал паяльник с наконечником в виде шила – в воздухе отчетливо пахло горелым мясом. Пол был залит водой и кровью.

– Делай, что я тебе говорила вначале, – Женщина отошла от Франца и села за стол. – Через десять минут жду.

Неуклюже переваливаясь, Горилла вышел из комнаты. Щелкнул замок двери.

Женщина перевела взгляд на Франца. Она была бледна, под глазами – темные круги, но смотрела спокойно, с еле заметной улыбкой удовлетворения.

Франц с трудом улыбнулся ей в ответ.

Ни одна из частей его тела не болела более других – болело все. Кожу покрывали рубцы, разрезы, проколы и ожоги, плечевые суставы были вывернуты на дыбе, локти и колени – отбиты до синяков. Любое изменение позы отдавалось невыносимой болью; кровь сочилась из десятков маленьких ранок и впитывалась в лохмотья, в которые превратился его комбинезон. Несмотря на жару, Франца колотил озноб.

– Значит, боли вы не боитесь, – констатировала Женщина. – Почему?

– Я много тренировался, – усмехнулся Франц. – На Втором Ярусе вообще и с вами в частности, – он заставил себя посмотреть ей в глаза. – И еще: боль приближает меня к смерти, а смерть – даст свободу.

– Вы ошибаетесь: боль и смерть связаны не однозначно, – возразила Женщина. – Устав разрешает держать подследственного в живых сколь угодно долго, не налагая никаких ограничений на глубину страдания. И поверьте, мой помощник Виктор отлично знает свое дело, – глаза Женщины снова подернулись поволокой, – то, что мы сделали с вами сегодня, лишь самое начало…

Что же именно в ее голосе наводило на Франца такой ужас?

– Что вам от меня надо? – хрипло спросил он. – Ведь не заведомо же ложное признание в убийстве двадцати шести человек?

– Как это не признания? – удивилась Женщина. – Именно признание от вас и требуется. Только правдивое, конечно, – спохватилась она, – следствию ложное признание ни к чему…

– Я спрашиваю не о следствии, – Франц чуть изменил позу и, непроизвольно искривив от боли лицо, продолжил. – Лично вы ведь тоже от меня чего-то хотите? Я это чувствую…

Некоторое время Женщина колебалась – видимо, между формальным и неформальным ответами.

– Я хочу, чтобы вы мне… доверились, – на «доверились» она споткнулась, будто заменив им какое-то другое слово. – Чтобы рассказали мне правду… но не только правду, необходимую следствию, а больше: то, что вы чувствовали во время тех событий… то, о чем думали и что ощущали… Вы должны открыть мне свое подсознание – не только потому, что я ваш Следователь, а потому… потому что…

– Жемщина беспомощно замолчала.

Ее лицо опять раскраснелось; пальцы, перебиравшие бумаги на столе, дрожали. Казалось, она вот-вот скажет что-то важное – Франц изобразил на своем лице внимательное ожидание.