Человек, который хотел понять все

Да ведь ты не умеешь навсегда, ты что, забыла?

Ничего, сегодня научусь.

За тридцать три года не научилась, а теперь – за один день? Перестань… ты не нашла в себе сил бросить ни одного мужчину за всю свою жизнь. Всегда тянула до последнего, пока они сами не уходили от тебя!

Ну и что? Зато я никому не причиняла боли!"

Быстрыми шагами Таня прошла через гостиную и толкнула дверь спальни.

Скорее: раздеться – и в душ. Проходя мимо низкого туалетного столика, она мимолетно бросила взгляд в огромное трехстворчатое зеркало – кошмар… лучше не видеть.

«А они тебе?»

Танины воспоминания. Часть 2

Таня подразделяла своих возлюбленных на две категории: сильные и слабые.

Или, вернее, три: сильные, слабые и Сашка. Последний не относился ни к сильным, ни к слабым – просто оболтус. И как получилась, что она с ним сошлась… может, из-за его смазливости? Ну, если так, то получила Таня именно то, что заказывала, ибо больше в нем ничего и не было. Плюс, конечно, претензии: считал себя великим художником. На этом-то они и расплевались – когда Таня прямо у него на глазах перерисовала на чистом ватмане его картинку. Причем двигали-то ею самые благородные побуждения: показать балбесу его ошибки и как их исправить. Ну, дура… да разве можно так с мужиками?! А с другой стороны, плевать – когда Сашка ушел, ей только легче стало… до тех пор, правда, пока он в Англию не умотал и по Москве не поползли слухи, что стал там знаменитым художником. Тут Таня от ревности и зависти только что на стенку не лезла: надо же, имеет три студии в Лондоне, Париже и Нью Йорке… как она в эту туфту поверила – непостижимо! Ведь знала же его, как облупленного, вруна несчастного, да и какой он художник, тоже знала… Потом, кстати, выяснилось, что слухи эти распускала его сумасшедшая маменька, которая и сама-то никакими достоверными сведениями не располагала: Сашка даже ей не писал.

Уже во время Перестройки изрядно поизносившийся маэстро приехал с выставкой своих работ в Москву – провалилась на второй день… все смеялись. Ну, и студии в столицах мира тоже оказались враньем: жил он со своей суженой в провинциальном Шеффилде и за пределы Англии выезжал лишь в отпуск, в качестве туриста. А больше всего Таня смеялась, когда узнала, что на жизнь Сашка зарабатывает вставкой в рамы чужих картин…

Было ей лишь того жаль, что выбрала своему сыну такого непутевого отца.

***

Горячие струи били в тело, ванная комната наполнилась паром. Первая положительная эмоция за два дня. Хотя нет, вторая: первая – вчерашний душ.

А как же прощальная любовь с Малышом?

То не положительная, от нее только хуже стало. Лучше б не ездила совсем – глядишь, сейчас не было б так больно.

"А ты на что рассчитывала? Что будешь с ним вечно? Ведь сама же говорила, что с такими, как ты, подолгу не живут, – таких только в любовницах и держат.

А Иван? С Иваном-то я сколько прожила – почти семь лет! Почему ты его не считаешь? И он меня любил, нуждался во мне! Без меня б он в Институте Психздоровья безвылазно лежал… а то и похуже.

А ушел он тебя куда, не припомнишь? Может, в Психздоровье лег? Нет, и не думал! Может, «куда похуже» отправился? Тоже нет! А ушел он… ПЕРЕСТАНЬ!"

Танины воспоминания. Часть 3

Давид безусловно относился к сильным людям, он даже и выглядел, как медведь: здоровенный, широкий, рыжие курчавые волосы торчат во все стороны – редкий для еврея тип. А Иван, наоборот, – редко встречающийся тип русского: тощий, с узкой грудью, жидкая жалкая бороденка кустится на худом лице. Таня звала его князем Мышкиным, а в минуты нежности – просто Мышкой. И был он человеком слабым. Он, может, для того и представлялся «Иван», а не «Ваня», чтоб выглядеть побольше.

Таня подобрала его через год после развода с Сашкой – только-только узнала, что балбес уехал-таки в Англию. Настроение было тогда – хуже некуда.

Однако нет худа без добра: видно, на своих депрессиях они с Иваном и сошлись – как в «Маугли»: «Мы с тобой одной крови, ты и я». Никто из ее подруг понять не мог, зачем она с этим недоделком связалась… разве что, из благотворительности?

Вообще-то, мужская половина их Института (как и любого гуманитарного института в Москве) на три четверти состояла из недоделков: увечных, хромых, парализованных, голубых… ну и, конечно, психов всех мастей. Уж если б Тане приспичило благотворить, так только свистни – сирые и убогие (кроме голубых, естественно) набегут дюжинами. Да только все это было не при чем: Ивана она, конечно, жалела, но видела в нем и что-то еще, помимо жалкости. Как бы это объяснить?… – ну, скажем, так: потенциал неиспользованных возможностей.

История Ивана была проста: дед и дядя с материнской стороны – психиатрические, отец – пьющий. Однако семья – одаренная: и дед, и отец – оба известные художники. Ну, ясное дело, у маленького Вани с детства обнаружились способности – да только родителям его было не до того: сдали в школу с художественным уклоном и вернулись к своим междуусобицам.

Далее последовало: