Человек, который хотел выпить море

Он покачнулся, словно сказанное ею больно его задело. Но к счастью, Зефира в этот миг раскрывала тетрадь, которая лежала перед ней, и не заметила промелькнувшую в его глазах боль.

– Начнем с начала, – сказала она.

Голова ее склонилась над тетрадью, и она стала медленно и старательно, как прилежная школьница, писать в ней, проговаривая вслух каждое слово:

– «Ночами она горько плачет, и некому ее утешить. Все ее любовники предавали ее и стали ее врагами».

Она остановилась.

– Слово «враги» пишется через «а»? – И задумчиво посмотрела в тетрадку, словно ожидая, что он подскажет. – Кажется, через «о», – решила она, нашаривая на столе ластик. А нашарив, словно ненароком столкнула его на пол. У Лукаса сжалось горло. Что она задумала?

Девушка вскинула глаза и отдала страшный приказ:

– Подними ластик.

В его груди вскипела ярость. Ему нужно было всего лишь броситься на нее и закрыть ей глаза. Но если он и вырвется из-под ее власти, то как это поможет Алексу и Джуди? И он снова сдержался и, так как его роль позволяла ему это, тупо переспросил:

– Ластик?

– То, что сейчас упало с парты! – крикнула она, нетерпеливо вскакивая. – Подними его.

– Нет. Мне нужна корзинка.

– Получишь корзинку, когда поднимешь ластик.

– Нет, сейчас. Ты обещала. Сейчас. Сейчас. Сейчас!

– В грядку его! – дико крикнула она, перекрывая его крик.

Четыре крепких руки схватили Лукаса и потащили прочь.

41

Два санитара посадили Лукаса на стул. Один связал ему руки, второй ноги. Первый, закончив свое дело, нагнулся и сказал:

– А зря ты ее не любил! – И исчез куда-то из поля зрения.

А второй санитар доверительно произнес:

– Если рассудок к тебе не вернется, подумай о бальзамировании. Неужто никогда не задумывался? Оно предохранит тело от разложения, и душа сможет снова в нем поселиться.

– Корзинку мне дайте, – сказал ему Лукас. – Она обещала.

Санитар ушел, качая головой. Лукас огляделся. Он находился внутри огромной теплицы. В земляном полу были сделаны ровные грядки. И на каждой грядке примерно в метре друг от друга торчали покрытые мхом человеческие головы. Головы людей, зарытых живьем в землю по шею. Стул, на котором сидел Лукас, стоял в конце последней грядки, единственной, где не было голов. Посередине грядки стоял второй санитар. Он поставил ногу на лопату, нажал на нее ногой, поддел землю и ссыпал ее в сторонку, затем повторил все снова. Судя по всему, он копал яму для него, для Лукаса. Да, в конце концов притворство оказалось неудачной тактикой.

Лукас пригляделся к головам и заметил, что все они смотрят в другую сторону. Что это за люди? Может быть, предавшие Зефиру любовники? Как бы то ни было, яма углубилась уже на метр, и если он срочно не сменит тактику, то его зароют вместе с остальными.

Он поразмыслил и пробормотал, словно обращаясь сам к себе:

– Лживая тварь. Я знаю, почему она не дает мне корзинку. Она ревнует. Да. Она ревнует к тебе, любимая, потому что ты до сих пор кружишь головы мужчинам, а она нет.

И замолчал.

– С кем он там разговаривает? – спросила одна голову соседнюю.

– С моей семнадцатилетней королевой! – заговорил Лукас снова. – Каждый раз, как она расчесывает мне волосы, я снова летаю. – И опять замолчал.

– К нему приходит девчонка? – удивилось несколько голов, с недоумением оглядывая теплицу. – Где же она?

– Здесь! – И Лукас ударил себя связанными руками в сердце. Но этого жеста никто не увидел, поскольку головы могли повернуться лишь на девяносто градусов. – Она присаживается на корточки передо мной в своей шикарной коротенькой юбочке и причесывает меня.

Громкий стон огласил теплицу.

– Она садится на корточки перед его лицом? А трусики она носит?

– Не плачь, любимая, – продолжал Лукас. – Я убью эту стерву, возьму корзинку, наберу в нее цветущего миндаля, а потом… покажи ей, Жозефина. Покажи ей губами те части ее тела, ее юного роскошного тела, полного выпуклостей и впадинок, которое я украшу цветущим миндалем.

– К нему ходят сразу две бабы? – воскликнули головы. – А к нам даже священника не допускают.

– Да, начни с губ, Жозефина.

– Тише, – шикнул кто-то, и все навострили уши, чтобы слушать продолжение.

– А почему мы не слышим, что говорят девчонки? – прошептал кто-то.

Другой ответил:

– Жозефина целует ту, другую, и они переплелись языками, дурачок!

– А теперь очередь за ее прелестными ушками… – продолжал Лукас. – Ей это понравилось! Теперь вниз по шейке, к этой впадинке на горле. Теперь под мышками… Теперь складки под ее полными крепкими грудками… Вот так, а теперь соски. Они у нее такие упругие. И такие чувствительные! Подуй на них осторожно и лизни каждый язычком. Вот так, подуй и лизни. Подуй и лизни.

Со всех грядок теперь раздавались стоны и вздохи, и наконец кто-то крикнул:

– Пожалуйста, пускай они выйдут вперед. Я тоже хочу посмотреть!

И его тут же поддержали остальные.