Человек, который сделал Балтийское море. Повести и рассказы

Юноша. Седел нет — из мешков поделали, стремена навили лыковые. Неделю он учит ребят ходить в атаку — кусты рубят шашками. Лошаденки маленькие, брюхатые. Но ничего. Сегодня ударят во фланг противнику.

Старик. Подожди же! Вася Гриднев… Я его знал. Воевали вместе… Слушай, ты где жил в Москве? Тебя как звать?

Юноша. Я?.. Алексеев… Крестили Павлом. У Гавриловны жил, аптекарши. Дом на Серпуховском проезде деревянный. Сам учеником на Михельсоне.

Старик. Брось, перестань!.. Это же я Алексеев! Павел Иванович… Я у Гавриловны жил. Первый этаж с крыльца налево. Шестеро наших заводских стояло у нее. Моя койка у двери сразу. Одеяло пестрядинное из деревни привез. А летом спал в дровяном сарае.

Юноша (недоверчиво). Ну?..

Старик. Отец, Иван Васильевич… Калужской губернии, Думинического уезда, деревня Выселки.

Юноша (тревожно). Ну?.. И мой батя тоже.

Старик. И под Питером я был — от михельсоновцев группа. Штаб в баронском доме сгорелом… Как мы пришли, он еще дымился. Собака черная бегала, выла.

Юноша. Да вон она сидит! Я ей хлеба дал… И тоже дым.

Старик. Сапоги на мне были австрийские тогда, помню. Рука болела — мы в Петрограде ревизию частных сейфов делали в банке, буржуй ладонь прихлопнул железной дверцей. Со зла.

Юноша. Так это он мне прихлопнул. Вот у меня тряпочкой замотано.

Старик (тихо). Знаешь, ведь я — это ты.

Юноша. Ты — это я?.. Как?

Старик. Ну да. Только через время.

Юноша. Погоди! Ты ведь старик, дед. Тебе сколько? Восьмой десяток небось?

Старик. Семьдесят шестой пошел. Понимаешь, это они соединили нас — те, которые из будущего. Сейчас ты и есть ты. А после станешь я.

Юноша. А я сам куда денусь?

Старик. Да никуда! Состаришься. То есть сперва мужиком станешь, взрослым, а потом состаришься и станешь мной… Смотри, как совпало, получилось. (Глубоко вздыхает.) Сердце даже прихватило. Где у меня корвалол-то?

Юноша. Выходит, и мне стукнет семьдесят пять?.. Не верю.

Старик. Еще бы! В двадцать лет допустить невозможно. Я и сам не верил. Первые-то года какие длинные! Из детства в юность. Каждый час чувствуешь, что живешь. Но потом она подкрадывается, старость. Отдельный день долго идет, а года быстро набираются, незаметно… Слушай, раз такое дело, я тебя предупредить могу. Чтобы тебе мои ошибки миновать.

Юноша. Значит, это я, который вот со мной разговариваешь?

Старик. Ты.

Юноша. Как здорово!.. Ну скажи, отец, как у тебя там? У меня то есть. Как все будет получаться? Мы с ребятами тут вот разбираем — кто министром, кому армией командовать. Прежние-то, царские, теперь полетели. Наша будет власть. Ты объясни, кем я стану. Командиром фронта, а?

Старик. Фронта?.. Нет, не будешь.

Юноша. Ну хотя бы полк под моим началом.

Старик. Не. Провоюешь рядовым.

Юноша. А почему?

Старик. Так получится.

Юноша. А потом? Как отстоим революцию, тогда кем?.. У нас лектор был, про звезды рассказывал, Луну, Солнце. Всем, говорит, надо учеными быть.

Старик. Ты ученым не станешь. Рабочий.

Юноша. Опять рабочий?

Старик. Да.

Юноша. На Михельсоне?.. И жить у Гавриловны в дому?

Старик. Какая там Гавриловна?! У нее дом отберут. Завод у Михельсона тоже. Все станет нашим. Но ты рабочий.

Юноша. А в песне поется: «Кто был ничем, тот станет всем». Ты что же, не старался, не хотел подвиг совершить или что-нибудь?

Старик. Еще как! Революция началась, только и думал, что героем стану, все меня будут знать.

Юноша. Вот и я мечтаю. Мы тут про подвиг думаем все.

Старик. Ну правильно. Твои мечты, которые сейчас, и есть мои молодые мысли. Но не получилось.

Юноша. А почему? Ты расскажи, как прожил.

Старик. Семья… Как прожил? Семья, дети — три сына. Только они погибли, все мои сыновья. (Плачет.)

Юноша (тихо). Ты что, отец?..

Старик. Видел-то их совсем мало. Почти ничего такого и сделать для них не мог особенного. Таня училась после гражданской, стала медиком, врачом. Выучилась, надо ехать в Среднюю Азию на трахому. Тогда многие заболевали глазами. Слепли. По городам, по улицам нищих незрячих — не протолкнуться. Потом на оспу в Поволжье — эпидемии подряд шли, целыми деревнями лежали. С холерой тоже боролись. Тогда от холеры помирали тысячами.

Юноша. Сейчас мрут.

Старик. Про это и разговор… В Белоруссии тоже была — там лихорадки болотные косили народ.

Юноша. А ты?

Старик. А я здесь, в Москве. Дома. Один на все. Со смены с завода идешь, в очередях настоишься. Пришел, мальчишек потрепал по голове одного, другого… А дров наколоть, печь растопить, поесть приготовить, постирать. Да бригадмил — с бандитами, с хулиганьем бороться, милиции помогать. Да субботники, да воскресники. Сыновья росли сами. Потом сорок первый год, война. Смотрим с Танюшей — они уже в шинелях. Первым Павел пошел — такой красивый, высокий, как бывают молодые парни. И один за одним: «До свиданья, папа, до свиданья, мама». Но не случилось того свидания.

Юноша. А дальше что?.. Бобылем остался?