Человек, который умер смеясь

Эти слова относились к другому полуночному пикнику в другой кровати. Кровать эта была в Лондоне, в гостинице «Блейкс», где мы с Мерили останавливались во время медового месяца. Вместе. Идеально. Навсегда. Я вылез из кровати и вышел на террасу, но волна меланхолии настигла меня даже там и затопила с головой. Той ночью в Лондоне все происходящее казалось таким правильным. И было правильным. И оставалось таким до сих пор.

— Что случилось? — спросила Ванда из комнаты.

— Ничего.

— Скажи мне.

Я вернулся в комнату и подкинул в огонь полено. Оно было сосновое и очень сухое. Оно тут же разгорелось.

— Это все моя память.

— А что с памятью?

— Она у меня чертовски хорошая.

Ванда потянулась за сигаретой и закурила.

— Кажется, я знаю, что тебя беспокоит. Ты думаешь о том, как тебе жаль. Жаль, что ты со мной связался.

— Нет. Ни в коем случае.

— Тогда почему ты от меня отстраняешься? В чем дело?

— В Мерили. — Я допил свой бокал. — Дело все еще в Мерили.

— Черт.

— С тобой я снова почувствовал себя живым. Я благодарен тебе за это. Очень благодарен. Но для меня наши с ней отношения еще не закончились. Все это еще продолжается, и с тобой я это понял.

— Я думала, она замужем за Заком…

— Замужем. Пока.

Она покачала головой.

— Неплохая попытка, Хоги. Но я тебе помогу. Я сама расскажу, как там дальше. Ты перепробовал шесть десятков способов сексуального удовлетворения и наконец стал задавать себе вопросы. Например, такие: «Смогу ли я привести ее в норму?», «Тот ли я человек, который сможет сделать ее счастливой?», «А не бросить ли мне, как бросили все остальные?» На самом деле ведь речь об этом, разве нет, Хоги? Понимаешь, я это все уже проходила. И не один раз.

— Ну ты молодец. Облила грязью нас обоих разом, легко и непринужденно.

— Да пошел ты.

— Знаешь, я к такому как-то не привык. Это первый раз.

— А я, знаешь ли, как-то не привыкла мужикам рассказывать про маму и Гейба. Это первый раз, — отозвалась она.

Я промолчал. Последнее слово осталось за ней.

Она загасила сигарету и зажгла новую.

— Я думала, у нас все хорошо, Хоги.

— Хорошо. Но так не может продолжаться.

— Ты возвращаешься в Нью-Йорк?

— Как только смогу.

— Когда я последний раз была в Нью-Йорке, — сказала она, — я видела, как на Шестой авеню столкнулись два такси. Таксисты начали спорить прямо посреди улицы, потом стали толкаться, а люди на тротуарах вместо того, чтобы попытаться их разнять, кричали: «Врежь ему! Врежь ему!» Я никогда бы не смогла жить в месте, где столько ненависти.

— Ты как-то сказала, что Лос-Анджелес не настоящий. А вот это настоящее. Ненависть — настоящая.

— Коннектикут был милый. Я была там счастлива.

— Да, точно. Ты там жила на ферме с Конни.

Ты знаешь, что он туда никогда не приезжал? Ни разу. Он эту ферму даже не видел.

— Я не знала. С ума сойти. А что еще… что он тебе говорил про меня?

— Ты правда хочешь знать?

— Угу.

— Что ты была ему очень дорога. И что когда ты начала уходить в себя, стала…

— Странной.

— …то он думал, что Бог его наказывает.

— Потрясающе. — Она вздохнула и откинулась на подушки.

Я вылил ей в бокал остатки шампанского и съел немного икры. Лулу так и не сводила с нее глаз.

— Здесь я на своем месте, — сказала Ванда. — В Лос-Анджелесе. Здесь мой дом.

— А-а.

Она вдруг выскочила из кровати и гневно уставилась на меня сверху вниз. Руки она уперла в бока, в обнаженном теле чувствовалось напряжение.

— И что это значит?

— Ничего.

— На ничего не похоже. Похоже на «Хорошо, Ванда. Как скажешь, Ванда. Ты же чокнутая, Ванда».

— Что-то ты нервная.

— Ну если учесть, что меня бросают…

— Никто тебя не бросает. Просто… Я больше не могу жить в твоем фильме.

— Тогда катись к чертям!

Она развернулась и вылетела из комнаты, захлопнув за собой дверь.

Я бросился за ней. Лулу, натура сентиментальная, направилась прямо к икре.

Я догнал Ванду у лестницы и схватил за руку.

— Отпусти! — закричала она. — Отпусти! — Она вырвала у меня руку, сбежала по ступеням и выбежала голышом через переднюю дверь дома с криком: — Ублюдок!

Я и сам выругался. А потом побежал за ней.

Ванда стояла на газоне, крича: «Ублюдок? Ублюдок!» куда-то в направлении дома. Она явно была в истерике, а полицейским, которые охраняли усадьбу, досталось бесплатное шоу. Я попытался ее схватить, но она бросилась бежать. Бегала Ванда быстро. Я гонялся за ней вокруг пруда, через пруд, потом побежал за ней во фруктовый сад, потом выбежал из сада.

У беседки я наконец ее догнал и пошел на перехват, схватив ее за ноги. Мы вместе повалились на траву и так там и лежали, тяжело дыша, мокрые и замерзшие.

— У вас там все в порядке? — крикнул один из полицейских.

— Да, все нормально! — крикнул я в ответ, тяжело дыша. — Немного поспорили! — Ванда уже рыдала. Я обнял ее и держал, пока она не перестала.

— Теперь лучше? — спросил я.

— Извини. Не собиралась устраивать сцену. Не очень умно с моей стороны.

— Лучше я перееду в гостиницу.

— Нет, не надо. Пожалуйста, Хоги, останься. Я… я тебе другую постель постелю, ладно?

— Ладно. Спасибо.

Я встал на ноги и протянул ей руку. Она взяла ее. Я помог ей встать.

— Мы все еще друзья? — спросил я.

— Все еще друзья.

Я улыбнулся.