Человек, который умер смеясь

— Эта баба меня едва не добила. Я ее любил, все для нее делал. Такая красивая, такая лапочка, всю душу ей отдал. А она в один прекрасный день собрала вещички и свалила без предупреждения. Сказала, хочет найти себя. — Он тяжело вздохнул — ему явно было больно об этом вспоминать, — но тут же заговорщицки подмигнул в стиле «между нами, мальчиками». — Да чего там искать-то? — Он огляделся. — Господи, ну и убожество. Прямо как в родном районе. Штукатурка сыплется, отопления нет. — Он кивнул в сторону кухни. — Тараканы?

— Спасибо, у меня уже есть.

— Очень смешно, — сказал он, не улыбнувшись. — И тебе нравится тут жить?

— Ну, настолько, насколько мне вообще нравится жить.

— Это что, нью-йоркское умничанье?

— Самое что ни на есть.

— Ну так что, возьмешься за мою книгу?

— Боюсь, мы не сработаемся.

Санни нахмурился.

— А какое это имеет значение?

— Нам же придется много времени проводить вместе. Мы будем как…

Он помрачнел.

— Как партнеры?

— Да.

— Послушай, приятель. Я по поводу людей решения принимаю мгновенно. Всегда так делал. Иногда сам потом жалел, но стар я уже меняться. Ты мне нравишься. По-моему, ты талантливый. Думаю, мы сработаемся. Понимаешь? Так что кидай свое барахло в чемодан. Самолет вылетает через…

В висках у меня стучало.

— Мне надо все обдумать. Если надумаю, свяжусь с вами через неделю. Мне тут надо разобраться кое с какими делами, найти передержку для Лулу.

— Бери собаку с собой. У меня полно места.

— Правда?

— Ну да.

— По-моему, вы ей не нравитесь.

Лулу все еще сидела под столом.

— Чепуха. Дети и собаки меня обожают. Знаешь почему? Потому что я чистая душа, как и они. Только критики меня ненавидят, да и хрен с ними. Обязательства у меня перед зрителями. Моими зрителями. Ты играешь, Хоги?

— Играю.

— Давай так. Если Лулу меня полюбит, ты возьмешься за мою книгу. Идет?

— Лулу меня никогда еще не подводила. Если она согласна, то я готов. Идет.

Санни ухмыльнулся.

— Вот это по-нашему. — Он щелкнул пальцами. — Дай мне что-нибудь вкусненькое.

Я достал из шкафчика собачье печенье. Санни сунул его в рот так, что половина высовывалась наружу. Потом он подошел к столу и опустился на четвереньки перед Лулу. Она снова залаяла.

— Ну-ка поцелуй Санни, Лулу, — засюсюкал он. — Чмоки-чмоки! — И пополз к ней с торчащим изо рта собачьим печеньем, точно как в первом цветном фильме Найта и Дэя про цирк, «Большая арена», где он пытался таким образом укротить льва.

Я глазам своим не верил. Санни Дэй, Единственный Санни Дэй ползал по ковру в моей гостиной и пытался накормить мою собаку изо рта в рот. И что самое удивительное, у него получалось. Лулу перестала лаять и завиляла хвостом. Когда Санни подобрался к ней вплотную, она потянула за печенье, но Санни не отдавал, поддразнивая. Она игриво гавкнула на него. Он гавкнул в ответ.

— Знаешь, проговорил он уголком рта, — изо рта у нее пахнет как-то…

— У нее своеобразные предпочтения в еде.

Лулу еще раз куснула печенье. На этот раз Санни позволил ей его забрать. Она удовлетворенно растянулась на полу, жуя печенье. Санни ее погладил. Лулу застучала хвостом об пол.

Санни встал, отряхнул пыль с брюк и победно ухмыльнулся.

— Ну, как тебе? Мы уже опаздываем на самолет!

Вы, возможно, обо мне слышали еще до того, как я связался с Санни. Когда-то я был литературной сенсацией. «Нью-Йорк таймс» в своей рецензии на мой первый роман, «Наше семейное дело», сказала, что я «первый важный новый голос литературы восьмидесятых». Мне вручали премии. Я выступал на литературных мероприятиях. Я был в центре внимания. Журнал «Эсквайр» хотел знать, какое мороженое я люблю (лакричное, и его чертовски трудно найти). «Вэнити фэйр» интересовался, кто мой любимый актер (то ли Роберт Митчем, то ли Мо Ховард, я так и не решил). «Джентльменс куотерли» восхищался моим «непринужденным стилем» и хотел знать, как я одеваюсь за работой (замшевая рубашка «Орвис», джинсы и унты). На какое-то время я стал знаменит, как Джон Ирвинг, только он меньше ростом и все еще пишет.