Человек, который умер смеясь

ГЛАВА 10

В Нью-Йорке еще не кончилась зима. Когда я вылез из такси возле своего дома, от резкого ветра с Гудзона меня пробрало сквозь тренч. По краям тротуара лежал старый почерневший снег.

Квартира моя оказалась еще меньше и запущеннее, чем я помнил. Я налил Лулу воды, насыпал корма и плюхнулся в кресло. Надо было распаковывать вещи. Платить по счетам. Но это все могло подождать — у меня не было настроения. Лулу тоже приуныла. Свою макрель она только понюхала, а потом, недовольно поворчав, свернулась на тахте и сердито уставилась на меня.

Не в состоянии сидеть без дела дома, я решил вывести Лулу на прогулку. Я переоделся в черную кашемировую водолазку, костюм из толстого шерстяного твида и непромокаемые туристские ботинки. Я достал кожаное пальто на меху, которое купил в Милане, потом нашел шапку, перчатки и трость, и мы вышли из дома. Уже стемнело. На улицах кипела жизнь, и во всю эту энергию, шум и суету хотелось окунуться с головой. Мы пошли по Бродвею. Я шагал бодро, Лулу переваливалась рядом, задевая комки грязного снега висячими ушами. Возле Линкольн-центра за углом я обнаружил музыкальный магазин «Тауэр Рекордс», которого там раньше не было. Мы зашли посмотреть, я купил себе несколько альбомов Эррола Гарнера. Оттуда мы направились к Сентрал-Парк-Уэст.

Нью-Йорк город маленький, и мы внезапно оказались прямо напротив того самого здания, в котором когда-то жили. Окна с видом на парк стоимостью 895 тысяч долларов ярко светились. Наверняка Зак организовал для нее вечеринку в честь возвращения домой — нечто стильное, модное и тупое. Лулу заскулила. Она хотела подняться наверх и поздороваться. Я рыкнул на нее и повернул к центру города. Она не тронулась с места. Я дернул за поводок. Она все равно не тронулась с места. Я дернул сильнее. Победил я: я же больше.

На Коламбус-Серкл мы свернули на восток по Пятьдесят девятой и двинулись к «Клубу Ракетки». Я выписал чек на всю сумму своей задолженности и оставил Лулу с любезными сотрудниками за стойкой. На час я отдался в руки массажисту, потом пошел в парную. Раскрасневшийся и распаренный, я повел Лулу по Парк-авеню к Центральному вокзалу. Я избежал соблазна свернуть на Мэдисон полюбоваться на витрины «Пол Стюарт» — все равно неустойку от издателя Санни, сколько бы ни удалось выбить, спущу на одежду. На новый «Ягуар» все равно не хватит.

Ну хоть что-то новое я из этой истории узнал: в литнегры я не гожусь.

Мы зашли в «Ойстер-бар», я взял дюжину устриц и «Кровавую Мэри». Потом настала пора «Алгонкина». Тамошний метрдотель родился в бруклинском районе Бенсонхерст, но успел где-то обзавестись фальшивым британским акцентом. Он встретил нас как старых друзей и посадил за столик в углу. Майкл Файнстайн негромко играл на рояле приятное попурри из мелодий Гершвина. Шампанское отлично легло на устриц. И ростбиф с красным сухим из Медока — тоже. Своей девочке я, как всегда, взял порцию холодного вареного лосося. Настроение у нее сразу улучшилось.

Как ни странно, я думал про Ванду. Я с ней не попрощался. Надо было это сделать, но слишком сложные чувства меня одолевали. Сексуальные желания при этом так и не пробудились. Ванда, конечно, сумасшедшая. Зато с ней было не скучно, а меня уж точно не радовало сидеть тут в одиночку.

Я съел большой кусок шоколадного торта, выпил кофе и рюмку коньяка «Курвуазье». Подумал было выпить еще одну, но вместо этого взял такси до ближайшего к моей квартире винного магазина и купил там целую бутылку.

Шел мокрый снег. Пока мы добрались до дома, на нос Лулу успели упасть несколько снежинок. Она только фыркала, и чем ближе мы подходили к двери, тем больше спешила.

«Курвуазье» и Гарнер отлично сочетались. Я сел в кресло и впустил их в душу, пока снег стучал в окно в потолке кухни, а Лулу дремала у меня на коленях. Гарнеровская версия I Cover the Waterfront особенно мне понравилась. В точности под настроение. Грустное.

Через несколько часов я задремал прямо в кресле под звуки снега и музыки Гарнера.

Часа в четыре утра меня разбудил телефонный звонок. Кто-то всхлипывал в телефонную трубку. Думаю, вы и сами догадаетесь, кто именно.

— Я больше не могу, Хоги. Мне не вынести этой боли.

— Так примите аспирин, Санни.

— Это не такая боль. Да ты знаешь. Это…

— Это что?

— Я потерял твое уважение. Это невыносимо.

— Лучше б вы раньше об этом подумали — до того, как втянули меня в свои игры.

— Не надо так, Хоги. Не отталкивай меня.

— Санни, сейчас ночь.

— Да знаю я, знаю! Сижу тут в кабинете, смотрю на твой эвкалипт. Я там прожектор установил. Просто сижу тут и все.

— Вы пили?

— Было дело, — признал он. — А ты?

— Было дело.

— Ну и что теперь делать, а, Хоги? Что нам делать?

— Идти спать. А утром встать, и вам заняться вашей жизнью, а мне моей.

— Моя какая-то до ужаса пустая, Хоги.

— Угу.

— Возвращайся, Хоги. Возвращайся домой.

— Я дома.

— Может, обсудим еще какие-нибудь идеи? Фильм, например.

— Забудьте.

— Твоя прежняя комната тебя ждет.

— Санни, моя жизнь здесь. Мне нужно возвращаться к собственной карьере, какой бы она ни была.