Человек, личность, духовность

Антитезой разума Камю выставляет абсурд, - изобретённый им образ реального разногласия между действительной и реальной жизнью, или опредмеченное несоответствие между человеком тем, что он есть и тем, чем он хочет быть. "Собственно говоря, - пишет Камю, - чувство абсурдности и есть этот разлад между человеком и его жизнью, актёром и декорациями". По своей первосути абсурд Камю есть не что иное, как онтологический репер закона человека Несмелова, но с той кардинальной разницей, что русский мыслитель обращается с этим законом как с законом, и он для него есть единый эмпирический факт, а французский мыслитель расчленил генеральное противоречие на два составляющих момента и окопался в одной позиции, а другую сделал мишенью, каждую поражённую цель называя абсурдом. Камю говорит о философах-экзистенциалистах: "Их аргументы довольно своеобразны: обнаружив абсурд среди руин разума, находясь в замкнутой, ограниченной вселенной человека, они обожествляют то, что их сокрушает, находя основание для надежд в том, что лишает всякой надежды". Для Несмелова нет нужды примышлять абсурды, ибо из его закона неизбежно являются определённые нормы соотношения реального и идеального, которые именно и создают индивидуальность личности, и в пределах которых индивид имеет свои цели и причины в себе, а потому для него исключается главный абсурдный вопрос Камю, какой он ставит человеку: "он хочет знать, можно ли жить не подлежащей обжалованию жизнью", как не существует и главного абсурдного смысла Камю: "должна ли жизнь иметь смысл, чтобы её стоило прожить". Человек Несмелова не хочет знать "можно ли жить", - он живёт, и для него бессмысленен вопрос о смысле жизни - жизнь дана для смысла, и смыслом означена любая жизнь; задача заключена в том, чтобы прожить согласно курсу этого смысла. Главное состоит в том, что абсурд Камю не в состоянии быть индивидуальным, - свою экзистенцию он обнаруживает в секторе всеохватных величин: абсурдного мировоззрения, абсурдного творчества, абсурдной судьбы, даже с претензией на "Вселенную абсурда". Поэтому Камю заявляет: "Вот почему я не придаю значения индивиду. Он кажется мне униженным и ничтожным". Этим мнением, извлечённым Камю из запасников рационального разума, французский мыслитель пытается обосновать личность в своей системе, прибегая к тому противоположению, какое отвергается самим абсолютом личности, но имеет место в контексте человека - человечества: "Индивид ничего не может, и тем не менее, он способен на всё. В свете этой удивительной свободы вам станет понятно, почему я одновременно возвеличиваю и уничтожаю индивида" (1990, с.с. 225, 244, 259, 282, 283)

В личностном плане наиболее показательная сторона французского экзистенциализма обнажается в сфере искусства, где человеку дано не только переживать и помышлять, но и творить абсурд, и потому аспект творчества именно как возможность и способ созидания становится превалирующим, и преподносится Камю в тонах, полностью приемлемые и для религиозного богопостижения Франка в русской концепции. Камю пишет: "Творчество - наиболее эффективная школа терпения и ясности. Оно является и потрясающим свидетельством единственного достоинства человека: упорного бунта против своего удела, настойчивости в бесплотных усилиях. Творчество требует каждодневных усилий, владения самим собой, точной оценки границ истины, требует меры и силы. Творчество есть род аскезы". Однако в бурных волнах умозрения Камю данная сентенция не более, чем акциденция, а творчеству предназначена экзистенциальная судьба, целиком обратная ожидаемой перспективе в русской концепции, - Камю заключает: "Отсюда вытекает полная бесполезность творчества" и это звучит ведущим соло из финального аккорда системы Камю: "Всё завершается признанием бесполезности индивидуальной жизни"(1990, с.с. 303, 304).

Итак, невзирая на полноводную, эстетически обаятельную критику, экзистенциальный выпад Камю не выходит за пределы европейской концепции человека и остаётся в философских границах отрицаемой парадигмы. И не только фактом пренебрежения индивидуального фактора экзистенциализм Камю связан с системой ненавистного ему разума, - ещё более крепким звеном положена коренная материалистическая максима смерти и у Камю сказано: "Абсурд и приносимое им приращение жизни зависят, таким образом, не от воли человека, а от её противоположности, от смерти"(1990,с.266). Но как раз в этом заключён особый антропософский интерес: располагаясь в недрах немецкой материалистической системы, воззрение Камю выступает обстоятельным критическим обзором этой последней, а его абсурд показателен в данном случае как акция неповиновения традиционным догмам, не давшим человеку духовного удовлетворения. В этом вся сила когнитивного постижения Камю: абсурдный человек не есть безнадёжный человек, ибо абсурд - это обещание и надежда фаустовского человека.