Человек, личность, духовность

Концептуальная тяжесть европейской концепции человека сосредотачивается, таким образом, в коллективистском факторе рода, которому дано собственное имя - человечество. Фихте первый вознёс это имя на уровень мировоззренческой категории и охарактеризовал как "Цель нашей земной жизни, которую нам ставит разум и за несомненное достижение которой он ручается". Фихте продекламировал основную проповедь своего учения о "назначении человека": "Я должен представлять в себе человечество во всей его полноте, насколько это в моих силах, но не ради самого человечества, ибо оно само по себе не имеет никакой ценности, но для того, чтобы опять-таки представить в человечестве добродетель, которая одна сама по себе имеет ценность, в её внешнем совершенстве" (1993, т.2, с. 214). Человек, взятый Фихте в его гоменоидной общности, понимается как "составная часть великого я". В итоге европейская классическая философия пришла к своему наиболее выдающемуся результату: духовной концепции человека как члена человечества. Фихте был философским трубадуром воззрения человека как члена человечества, а Фейербах пошёл значительно дальше, а точнее, выше, и христианского Бога уравнял с человеком ("религия человекобожия"), но в действительности христианский Бог был заменен человечеством, и религия человекобожия есть религия человечества. Отец Сергий Булгаков проницательно заметил, что "Полное и возможно законченное выражение идее человекобожия, религии человечества, дал именно Фейербах" и он же верно определил: "Религия человечества есть значительнейшее религиозное создание нового времени" (1993, т.2, с. 169). А самобытную сущность новой религии человечества Фейербах раскрыл полно: "Если практически человек стал теперь на место христианина, то и теоретическая человеческая сущность должна стать на место божеской. Словом, мы должны то, чем мы хотим стать, выразить в одном высшем слове: лишь таким образом освящаем мы нашу жизнь, обосновываем нашу тенденцию. Лишь таким образом освобождаемся мы от противоречия, которое отравляет в настоящее время наше внутреннее существо: от противоречия между нашей жизнью и мышлением и коренным образом противоречащей им религии. Ибо мы должны снова сделаться религиозными, - политика должна делаться нашей религией, но это возможно в том лишь случае, если мы и в нашем мировоззрении будем иметь в качестве самого высшего то, что обращает для нас политику в религию" (цитируется по С.Н. Булгакову, 1993, т.2, с. 180). Итак, важнейшим онтологическим следствием европейской концепции человека как члена человечества стало превращение религиозного состояния, - глубинного содержания личности, - в политическую жизнедеятельность, и политика стала высшей религией, как и наоборот.

Разумная жизнь, выводимая как идеал немецкой концепции человека как члена человечества, предусматривает векторное направление движения - от единичного к общему: индивид обязан всё, чем располагает, принести на алтарь идеи, растворить в роде, отдать другим. Но эта идеальная перспектива и символизирует отсутствие творца культуры, ибо в концептуальной сфере культуры она деформирует динамический механизм культурного творчества по формуле "обогащая не обогащаясь", обладая возможностью и другого, более страшного, способа деформации формулы культуры - модификации "обогащаясь не обогащая", что в немецкой концепции человека выставляется как "неразумная жизнь" и на фоне которой маячит зловещая фигура Единственного - дитя Макса Штирнера.