Человек-луч

— Не лезут?.. Тогда знаешь что? Ты ноги сунь под батарею! — Вскочив, она довольно наглядно показала, как это делается. — Вот так.

— Доходит…

Юра аккуратно сложил валенки и нагнулся, чтоб засунуть их под кровать. Женя бросилась помогать, и они тотчас звонко треснулись лбами. Минуту они сидели на корточках друг против друга, потирая лбы, и, похоже, не совсем соображали, что произошло.

— Ты цела? — озабоченно спросил наконец Юра. — Для одного дня многовато испытаний…

На Женю вдруг напал неудержимый хохот. Обхватив колени руками, она повалилась на пол, хохоча, плача, утирая кулаками глаза и не в силах вымолвить ни слова. Только гнев вскипевшего чайника заставил ее немного прийти в себя.

— Ну тебя! — Она отмахнулась от смирно сидевшего Юры, все еще всхлипывая от смеха: — Давай чай пить.

— Гениально! — немедленно поддержал Юра. — Кажется, никогда я так не хотел есть!

Поставив сердито бормочущий чайник на стол, Женя полезла в тумбочку. Заинтересованный Юра поспешно присел рядом:

— Что ты тут держишь?

Она сунула ему два свертка.

— Колбаса. Сыр.

— Потрясающе! Мечта! Обыкновенная колбаса?!

— Обыкновенная… — Голос Жени звучал несколько глухо, так как голова находилась в тумбочке.

Не найдя ничего существеннее, Женя достала сахарницу, масленку и передала их Юре вместе с наполовину опустошенной банкой варенья и единственной чашкой.

— Чашка одна, — мрачно сообщила Женя. — И вообще посуды нет.

— Но есть колбаса! — Юра не намерен был грустить. — А чего не хватает?

— Ни ножей, ни вилок…

— Попробуем пережить…

Он извлек из брюк перочинный нож и принялся кромсать колбасу и сыр на огромные ломти, стремясь поскорее закончить все подготовительные операции.

— А как мы будем пить чай? — Женя все еще держала единственную чашку.

— Ты пьешь чай с вареньем? — Юра смахнул в ладонь почти невидимые обрезки сыра и колбасы и забросил их в рот.

— Ну, и что?

— Все гениальное — просто.

Он взял банку с вареньем, перевалил половину остатка в Женину чашку и, приложив лезвие ножа к стеклянной стенке банки, наполнил ее кипятком из чайника.

Обжигаясь, они с наслаждением принялись пить чаи с огромными бутербродами. Женю вдруг тоже обуял голод. И ей было очень приятно, что Юра сидит, пьет чай, ест колбасу, как самый обыкновенный человек, как будто с ним ничего не происходило. Быть может, действительно все обойдется и он будет здоров?

— Ну как? — спросила она, жуя и не сводя с него глаз.

— Очень мило.

— Правда? Тебе хорошо? — Она не могла отвести глаз от его лица.

И он поглядывал на нее улыбаясь.

— Неужто будет так, — помолчав, спросила Женя, — что люди забудут самое слово «война»?

Юра тщательно слизал с пальцев варенье. Потом его рука медленно сжалась в кулак.

— Да, — сказал Юра. — Вот об этом я и думал, всходя на фотонную площадку. В такую минуту человек должен себя укрепить. Если бы выстрелы, взрывы, хоть музыка или чтоб идти с кем—нибудь вместе… А то — один. И — тишина. Я все думал: хоть бы все пели, что ли! А тут только гул, как из—под земли. Я смотрел на профессора Ван Лан—ши. У него очень хорошее лицо. И, знаешь, вспомнил, как еще до нашего с тобой рождения их страна об руку с нашей страной, сцепив кулаки, сжав зубы, стояли вместе со своими друзьями против сил войны, спасая человечество, спасая нашу планету. Я вспомнил далекую войну, когда громили фашистов… Все это промелькнуло, как одна мысль, но, видно, было сильнее любого пучка энергии, потому что позволило преодолеть страх. Мне показалось, я иду в атаку. Понимаешь?

— Но теперь — все? — Женя подвинула ему хлеб.

— Это была только репетиция. — Он выскребал из масленки остатки масла, намазывая их на половину батона. — Она показала только, что все расчеты правильны и можно ставить основной эксперимент.

— Основной?.. — Она отложила еду и смотрела на него с ужасом.

— Ну да. То же самое, но только на мировой арене… Ничего особенного. То «Химик» играет на стадионе в Майске, а то где—нибудь в Стокгольме, на розыгрыше первенства мира.

— Оставь дурацкий хоккей! — Глаза Жени грозно сверкнули. — Значит, ты еще раз будешь Человеком—лучом?

— Боюсь, как бы это не стало моей профессией. — Он засунул огромный кусок батона в рот и аппетитно откусил, облизнувшись. — А ты, как верная жена, будешь каждый раз переживать. Привыкай!

— Больше у меня ничего нет. — Она притворилась, что не слышала и видит лишь, как Юра глазами обшаривает стол. Но не удержалась: — Не лопни, муженек…

— В самый раз. — Он потянулся, едва не перевернув стол. — Виноват!.. Теперь бы, знаешь, подремать — лихое дело…

— Ну что ж, ложись…

Она торопливо сняла со своей строгой, белоснежной кровати покрывало, под которым обнаружилось желтое, верблюжье одеяло, сложенное по—солдатски.

— Хочешь, ложись сверху, только сними ботинки.

— А как же ты? — Он уже почти спал.

— Я посижу в кресле. Буду привыкать, — снова не удержалась она, но он ничего не заметил.

Юра кое—как выбрался из—за стола, потрогал постель, слегка подпрыгнул на сетке и уже совсем вяло поднял руку:

— Поступило предложение храпануть… Кто — за? Единогласно.