Человек может

Она сидела на самом краешке кресла, а мимо, в обитые блестящим дерматином высокие двери, быстро проходили люди с газетными листами в руках или с папками, возвращались, снова проходили, и никто из них не замечал маленькой белокурой девчушки с серыми невидящими глазами.

Высокие старинные часы с резными стрелками шепотом отщелкивали время, на столе у секретаря почти непрерывно звонили четыре телефона, — Лена удивлялась, как эта молоденькая и очень красивая девушка с низким гладким лбом и полными чувственными губами различает, какой же из них звонит.

«Занят, — говорила она время от времени. — Позвоните позже». Или: «Сейчас соединю».

Лены она не замечала.

Иногда в приемной раздавался негромкий сигнал, похожий по тембру на гудок электровоза, и тогда секретарь быстро и бесшумно проскальзывала в кабинет, сейчас же появлялась снова, звонила по телефону, кого-то вызывала.

Из кабинета торопливо вышел щуплый человек с изжелта-смуглым лицом, одетый в замшевую малиновую куртку с множеством блестящих застежек-молний.

Он направился к выходу, быстро вернулся к Лене, спросил:

— Волнуетесь? — и, не дожидаясь ответа, предложил: — Курите!.. — дал Лене папиросу, зажег спичку. Лена прикурила, и человек исчез.

Лена не курила никогда в жизни. Она не знала, что делать с папиросой. Поискала глазами пепельницу, но в приемной ее не было, вокруг сверкала лаком полированная мебель, начищенный паркетный пол.

Из двери кабинета снова вышла секретарь.

— Пройдите, — вежливо и холодно предложила она Лене, — Дмитрий Владимирович вас примет.

И Лена с папиросой в руке вошла в кабинет.

— Здравствуйте. Садитесь, — пригласил ответственный редактор газеты Дмитрий Владимирович Сергиенко. — Вы курите? — спросил он неодобрительно.

— Нет… Я. Это мне дали…

— Что вам дали?

— Папиросу, — выпалила Лена.

Дмитрий Владимирович пожал плечами.

— Так, значит, вы получили назначение в республиканскую газету? — перешел он к делу, с сомнением посмотрев на маленькую, испуганную девочку.

— Да.

— А что же вы умеете? Какая область нашей работы больше всего привлекала вас в университете?

— Я… пробовала очерки… — нерешительно ответила Лена.

— А стихов вы не писали?

— Писала, — сказала Лена. — Их даже печатали в нашей университетской газете.

— Боюсь, что вы нам не подойдете, — решил Дмитрий Владимирович.

Лена поднялась и сдавленным горловым голосом спросила:

— А как же… А куда же мне?

— Мы избегаем брать на работу людей, которые пишут стихи, — безжалостно продолжал Дмитрий Владимирович. — Редакции нужны люди, способные трезво и четко рассказывать о событиях, происходящих в жизни… Люди, способные со скрупулезной точностью излагать и оценивать факты. А поэты в этом отношении — очень ненадежный народ. Обязательно что-нибудь нафантазируют, переврут…

Вошла секретарь, бесшумно положила на стол свежеоттиснутую газетную полосу.

— Одну минутку, — сказал Дмитрий Владимирович, отошел от стола подальше, внимательно посмотрел на лист и недовольно хмыкнул.

Он посмотрел на Лену. Дрожащими пальцами с заусеницами, как у школьницы, она разорвала папиросу, осыпала себя табаком и вдруг стала неудержимо чихать.

Дмитрий Владимирович нахмурился, но не удержался — рассмеялся сочно и заразительно.

— Дайте-ка ваше направление, — сказал он.

Лена вынула из сумочки сложенный вчетверо лист бумаги.

— И диплом.

Лена дала диплом.

— Значит, с отличием закончили. Это хорошо. И вот очерки ваши хвалят… — Он помолчал. — Ну что ж, ладно. Мы вас примем. Хоть вообще-то я считаю, что молодому журналисту следует начинать работу не в республиканской, а в районной или многотиражной газете. Примем и работу дадим интересную. Очень ответственную.

Дмитрий Владимирович встал из-за стола и сказал громко и необыкновенно серьезно:

— Будете работать в отделе писем! Поздравляю вас! — Он пожал Лене руку.

— Спасибо, — ответила Лена так благодарно и так искренне, что в глазах Дмитрия Владимировича что-то дрогнуло.

У него сегодня был тяжелый день — обычный день редактора республиканской газеты. И когда уже за полночь он подписал четвертую полосу, он, как это иногда бывает, никак не мог вспомнить, что же это было сегодня… Что-то хорошее… Что-то ясное и милое… Что же это было?

И вдруг вспомнил: ах, да. Эта девушка… Как же ее зовут? Лена… Лена Санькина… Вот только фамилия у нее… Как-то не подходит такой девушке. И все-таки жаль, если она скоро ее переменит… Что-то в ней есть… Что-то в ней есть действительно очень ясное и очень милое…

…Если бы Лену спросили о том, сколько лет заведующему отделом писем Григорию Леонтьевичу, она бы не смогла ответить. Это был светловолосый, необыкновенно аккуратный человек в отутюженном костюме, гладко причесанный, с чистыми, ровно подрезанными ногтями на тонких и ровных пальцах, необыкновенно спокойный и молчаливый.

Лицо его, с высоким лбом, с четко очерченными губами, постоянно сохраняло выражение твердости и холодной вдумчивости. По установившейся у нее привычке Лена отметила про себя, что Григорий Леонтьевич складывает пальцы так, что большой палец левой руки оказывается сверху.